сять лет моей жизни можно было даже назвать счастливыми, несмотря на то, что жили мы бедно. Последнее Рождество в приюте я запомнил, как одно из самых счастливых в моей жизни. При этих словах, Лоретт покосилась на него, тщетно пытаясь найти в этой истории параллели со своей жизнью, но, поразмышляв, решила дать юноше высказаться и уже после этого делать какие-то выводы. - В тот день, - продолжал Гаэтан, мечтательно глядя куда-то в пространство, - стоял ужасный мороз, и за окнами свирепствовала настоящая вьюга, но в приюте было уютно и тепло. Когда мы спустились в главный зал, где всегда проводились всевозможные празднества, нас уже ждала сверкающая свечами высокая елка, почти задевающая ветвями потолок. Под ней лежали ежегодные подарки от попечителей - разноцветные вязаные свитера и кульки со сластями. В честь праздника, нас рассадили вокруг елки, вручив каждому причитающийся ему кусок вкуснейшего рождественского пудинга, а потом, после торжественного богослужения, мы высыпали на двор. Какую снежную битву мы тогда устроили... - лицо юноши приняло мечтательное выражение, а взгляд затуманился. Он явно был в этот миг где-то далеко от поместья дядюшки, словно перенесшись в то далекое рождественское утро, когда был по-настоящему счастлив. Лоретт уже открыла, было, рот, чтобы спросить, что же было дальше, когда в коридоре, ведущем к библиотеке, раздались шаги. Услышав их, Гаэтан тут же распрощался с девочкой, пообещав продолжить свою историю в другой раз, и направился куда-то в глубь библиотеки, после чего Лоретт услышала лишь глухой стук какой-то двери. Со страхом посмотрев в сторону входа, девочка принялась озираться по сторонам, думая, как выпутаться и этой принимающей скверный оборот ситуации. Но, к сожалению, шаги звучали уже совсем близко, и ей не оставалось ничего иного, кроме как спрятаться за одним из стоящих в комнате массивных кресел. Не успела она юркнуть в это не самое надежное, но все же убежище, как по ковру зашуршал подол чьего-то длинного платья и раздался стук каблуков. Услышав его, Лоретт сжалась в комок, представляя, как ее сей же час выволокут из-за кресла и подвергнут суровому наказанию, которое ей не хотелось даже представлять. Но, к ее изумлению, никто не спешил вытаскивать ее из-за кресла за руку или за волосы, а зазвучавший, после того как смолкли шаги, голос не имел ничего общего ни с визгливым фальцетом мадам Жислен, ни со спокойным холодным голосом матери. Этот голос был мелодичным и ласковым, и принадлежал той самой незнакомке, что заключила ее в объятия в холле. - Выходи, дитя мое, я знаю, что ты здесь, - ласково произнесла женщина, подходя ближе, - я здесь одна и тебе нечего бояться. Поняв, что прятаться больше смысла, девочка осторожно выглянула из-за кресла и, убедившись, что матери в комнате нет, вышла навстречу женщине. - Не бойся, мы и вправду тут одни, - успокаивающе произнесла мадемуазель Мирей, опускаясь на корточки перед собеседницей. - Тебе, наверное, интересно, кто я такая, не правда ли? - продолжала она, заметив в глазах Лоретт искорки любопытства. - Но сначала скажи, милая, много ли матушка рассказывала тебе о твоем отце? - Об отце? Нет, признаться совсем немного. Она не любит о нем говорить, а когда заговаривает, постоянно подчеркивает, что он нас предал и уехал куда-то далеко, когда я была еще совсем маленькой. Хотела бы я, чтобы он вернулся за мной и увез далеко-далеко, - грустно ответила девочка, глядя в пол. При этих словах губы мадемуазель Мирей дрогнули, но она сдержалась, сказав только: - Твой отец не смог бы тебя предать, он был очень честным, добрым и верным человеком. И поверь, моя милая, если бы он мог, он обязательно приехал и встретился с тобой, или прислал письмо, уж поверь мне, - произнесла она, ласково сжимая руку Лоретт. - Вы знали моего папу? Расскажите, каким он был! Почему же он не пишет и не приезжает повидать меня, если вы говорите, что он замечательный? - Лоретт задавала миллион вопросов один за другим, не давая женщине возможности ответить ни на один. Дождавшись, пока шквал вопросов иссякнет, Мирей грустно улыбнулась и ответила: - Я знала твоего отца почти так же хорошо, как саму себя, он был моим братом и поверь мне, он очень любил и твою мать, и тебя. Но когда тебе не было и года, они крупно поссорились, и он уехал в очень неспокойный район на востоке Франции и погиб в одном из сражений. Все что у меня осталось в память о нем - это старая фотография, сделанная незадолго до того, как он уехал на фронт. - А у вас не сохранилось это фото? - с замиранием сердца спросила Лоретт, одновременно горя желанием увидеть его, и боясь этого. Услышав ее вопрос, тетушка замерла и словно на что-то решаясь, протянула руку к сумке, но тут же ее отдернула и бросила быстрый взгляд на настенные часы, висевшие над библиотечным камином. - Я тебе обязательно покажу ее завтра, милая, но сейчас тебе лучше вернуться в свою комнату, пока сюда не нагрянула твоя матушка, ибо думаю, прием уже подошел к концу. Я провожу тебя. При воспоминании о матери, Лоретт пробрала дрожь, и она поспешила следом за мадемуазель Мирей. К счастью, им удалось добраться до спальни незамеченными, хотя несколько раз девочке казалось, что она слышит чьи-то шаги и видит нечеткие молочно-белые силуэты. Но стоило ей оказаться в комнате, как все тревоги сразу поутихли. На этот раз там жарко пылал камин и горели расставленные в углах комнаты свечи. Кто-то из служанок даже не поленился принести в комнату омеловые рождественские венки, и к запаху горящих в камине дров примешивался запах снега, смолы и праздника. Забравшись под одеяло, Лоретт с наслаждением выпила кружку лекарственного настоя и впервые за все время пребывания у дяди заснула крепким спокойным сном.