щее. Немного придя в себя, она подняла голову и увидела, что Гаэтан склонился над ней, всеми силами старясь утешить. Только сейчас ей бросилось в глаза, что юноша стал каким-то чересчур бледным, и будто бы полупрозрачным, на миг ей даже почудилось, что сквозь него просвечивают сваленные у стены тканевые рулоны. Но это наваждение быстро рассеялось. Видя, что она перестала рыдать, юноша улыбнулся и молча, протянул ей носовой платок. - Спасибо вам, что выслушали меня, - срывающимся, севшим от рыданий голосом произнесла девочка, вытирая лицо. - Мне немного легче, но знали бы вы, как сильно я ненавижу этот дом и... - она помолчала, собираясь с духом, но осеклась, увидев, что Гаэтан приложил пальцы к губам, сделав ей знак молчать. - Не произносите этого, Лоретт, я понимаю вас и ваши чувства, ведь я очень долго сам был в подобной ситуации, но помните - всякое слово несет за собой последствия, и порой нам приходится очень горько раскаиваться за что-то сказанное в запале, - тихо произнес он, глядя на нее. На некоторое время на чердаке воцарилась тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием старого кресла, в котором медленно раскачивался Гаэтан. По дощатому полу чердака медленно ползли лучи неяркого зимнего солнца, в которых танцевали крошечные пылинки. Устав наблюдать за их замысловатым движением, девочка первой нарушила молчание: - Мсье Гаэтан, вы сказали, что долгое время были в похожей ситуации, что вы имели ввиду? - выпалила она на одном дыхании, не дав себе время передумать. Лоретт была готова к тому, что Гаэтан сейчас либо возмутится ее нахальству, либо рассмеется, сведя все в шутку, либо просто оставит ее, тем самым избежав разговора. Но он вновь улыбнулся ей и заговорил: - После усыновления я несколько лет прожил в семье, где подобного рода наказания считались более, чем приемлемыми, скорее даже необходимыми. Мсье Буше, мой усыновитель был чрезвычайно набожен и имел обыкновение запирать нас с моим младшим сводным братом Мишелем в подвале или на чердаке без ужина. А в качестве подарков нам обычно преподносились перья для ручек и молитвенники, а все подарки, не связанные так или иначе с учением или религией, безжалостно уничтожались. При этих его словах, Лоретт передернуло от воспоминаний о летящих в камин кистях и красках. - К счастью, я прожил в их семье всего лишь три года. Госпожа Буше вскоре слегла с чахоткой и сгорела буквально за несколько недель. Ее муж был человеком довольно черствым, а также придерживался мнения, что и мне и Мишелю следует связать свою жизнь с богослужением, и прочил нам удел монахов в мужском монастыре. Однако если робкий, мягкий и набожный Мишель и мысли не допускал о том, чтобы ослушаться папеньку, то меня влекла стезя ученого-естествоиспытателя, по примеру Жозефа де Жюссьё*, которого господин Буше считал опаснейшим еретиком и посланником самого дьявола. Поняв, что переубедить приемного отца у меня не получится, я начал вынашивать план освобождения из-под родительского гнета. Брат, посвященный в мою задумку, попытался меня отговорить, но я был непреклонен. Кое-какие сбережения у меня были и, выбрав для побега самую темную ночь, я выбрался из дома через окно и что было мочи побежал к железнодорожной станции, надеясь успеть на поезд до Марселя, где жила моя тетка со стороны матери, о которой я помнил из ее рассказов. По счастью, мне удалось без проблем добраться до места назначения, не привлекая к себе особенного внимания, и я поселился в доме милейшей пожилой леди, всячески помогая ей по хозяйству и устроился помощником в лавку аптекаря. Мсье Анри де Мусьен, добродушный немолодой аптекарь с самого начала отнесся ко мне очень тепло, и убедившись, что я действительно разбираюсь в ботанике, химии и прочих необходимых аптекарю вещах, с удовольствием взял меня в ученики. Договорив эту фразу, юноша задумчиво уставился в покрытое инеем окно. - А что же было дальше? - первой нарушила молчание Лоретт, завороженная его рассказом и целиком погрузившаяся в него. Гаэтан хотел было что-то сказать, но тут на лестнице раздались чьи-то шаги. Услышав их, Лоретт побледнела и принялась оглядывать чердак, в поисках укрытия. - Это мадам Жислен, если она заметит, что я здесь, боюсь даже представить, что будет, - зашептала она. Шаги тем временем все приближались и девочка в растерянности замерла, не зная куда спрятаться и что делать. Однако, к ее облегчению, в комнату вбежала одна из молодых служанок, работавших в доме дядюшки. Кажется, ее звали Луиза. - Вот вы где, Лоретт! Наконец-то я вас нашла, мадам Жислен с ног сбилась, разыскивая вас. Ваша матушка места себе не находит, ведь вы отбываете в Париж уже сегодня вечером, - воскликнула она и, схватив Лоретт за руку, потащила ее вниз по лестнице. Светлые волосы, собранные на затылке в аккуратный пучок растрепались, а щеки разрумянились от беготни. Кинув на Гаэтана отчаянный взгляд, Лоретт последовала за горничной, успев заметить, что юноша поднял руку в прощальном жесте и исчез из вида. Вечер прошел в суетливых сборах, под неусыпным надзором гувернантки. Мадам Ферье вместе с братом отправилась на прогулку по окрестностям, намереваясь по пути заехать в ближайший город за провиантом. Укладывая в чемодан десятое по счету ненадеванное нарядное платье, Лоретт считала минуты до того, как большие часы в гостиной пробьют четыре раза, не вслушиваясь в беспрестанное брюзжание старухи. - Совсем вы, голубушка, страх и стыд потеряли, так с маменькой говорить, из-за ваших выходок так срочно уезжаем, да и празднество отменили, - ворчала она, споро затягивая ремни на чемоданах. - Хозяйка была просто сама не своя после вашего заявления. Заперлась в комнате, плакала и молилась за вас грешницу-негодницу. Откуда у вас только ересь эта в голове появилась? Помяните мое слово, переведет вас маменька по приезду домой в монастырскую школу, или вовсе в католический пансион. При этих ее словах у Лоретт перехватило дыхание от мысли, что она расстанется с единственной школьной подругой Лилиан, но она не подала виду и молча продолжила подавать гувернантке вещи. Наконец, последние пожитки были аккуратно уложены, а чемодан надежно перевязан прочной бечевкой. Часы в прихожей пробили четыре раза, и в прихожей послышался хлопок парадной двери и быстрые шаги. - Матушка ваша прибыла, спуститесь, поздоровайтесь, - приказала мадам Жислен, поднимаясь с чемодана. Лоретт послушно двинулась следом за ней, но убедившись, что старуха, не оглядываясь, спускается вниз, замерла на середине лестницы и, дождавшись, пока грузная фигура гувернантки скроется из виду, опрометью метнулась в библиотеку. До отъезда оставалось около получаса и девочка очень надеялась, что успеет попрощаться с Гаэтаном до того, как ее хватятся. Однако, ее надеждам было не суждено сбыться. Комната была пуста. Несколько раз окликнув друга и не дождавшись ответа, Лоретт быстро написала на пергаменте адрес и, оставив его на столе, выбежала из комнаты, услышав за дверью чьи-то шаги. По счастью, это была мадемуазель Мирей, которая, увидев племянницу, подмигнула ей и сделала знак поторапливаться. Оставшиеся до прощания минуты пролетели незаметно и вскоре, закутанная до самого носа в платки и капор, Лоретт уже стояла во дворе дома в объятиях дяди и тети. - Будь умницей, Лоретт, скоро свидимся, - прошептал дядя, прижимая ее к груди. - Пиши мне, если что-то понадобится, - вторила ему тетя. Наконец, Лоретт забралась в фаэтон и кинула грустный взгляд на окна особняка, в одном из которых ей почудилась фигура статного юноши. Вскоре экипаж тронулся, и поместье Этьена Гобера исчезло в туманной дымке.