нию, графин с живительной влагой упал от неосторожного прикосновения, и вода с журчанием потекла на каменный пол. Лоретт со стоном откинулась на подушки, представляя, что скажет мадам Жислен, увидев это "вопиющее безобразие" в виде лужи и осколков графина на полу. Но в данный момент, ей не было дела до нравоучений старой занудливой гувернантки. Она была способна лишь кутаться в одеяло и мечтать забыться тревожным сном, надеясь больше не увидеть жуткие лица призраков. Однако cон больше так и не пришел, вынуждая ее метаться по постели, то и дело впадая в какое-то полузабытье до тех пор, пока в коридоре не послышались шаркающие шаги воспитательницы. Увидев усыпанный осколками и залитый водой пол, Жислен нахмурила седые кустистые брови и хотела было устроить маленькой негоднице разнос, но заметив на ее щеках горячечный румянец, не на шутку перепугалась: угораздило же девчонку простудиться в самый канун Рождества, когда доктора по всей округе днем с огнем не сыщешь. - Одно слово - городская, чуть, что так в горячке мечется, - проворчала старуха, трогая пылающий лоб воспитанницы. Распорядившись, чтобы служанки мсье Этьена не приближались к девочке до ее возвращения, гувернантка направилась в спальню хозяйки, намереваясь сообщить ей пренеприятные известия. Услышав о внезапной болезни дочери, Вивьен не выказала ни малейшего беспокойства, ее еще молодое лицо, почти не тронутое морщинами, даже не дрогнуло, застыв холодной маской. Мать лишь безразличным тоном произнесла, не поднимая глаз от Библии в потертом кожаном переплете: - Полагаю, вы и без меня знаете, как справляться с подобными неприятностями, и прошу вас более не докучать мне по таким пустякам. Проснувшись, девочка обнаружила, что чувствует себя немного лучше, чем ночью и, приподняв голову, огляделась по сторонам. Она была одета в толстый халат, выуженный мадам Жислен из недр какого-то гардероба, укрыта еще одним одеялом, вокруг ее шеи был повязан толстый кусачий шарф дядюшки Этьена, а в комнате было значительно теплее из-за ярко горящего камина. Сквозь раздернутые гардины проникало неяркое зимнее солнце, подсвечивая причудливые ледяные узоры на стеклах, напоминающие диковинные цветы. Девочка с мечтательным видом уставилась на них и погрузившись в собственные мысли, даже не заметила прихода мадам Жислен, вошедшей в комнату с тарелкой, источающей аппетитный запах и жестяной кружкой с каким-то пахнущим травами снадобьем. - Ешьте, мадемуазель, - велела гувернантка, присаживаясь на край постели и подавая воспитаннице тарелку. Наевшись куриного супа и запив его кружкой кисловато-мятного травяного настоя, Лоретт опустилась на подушки и вновь уставилась в окно. Мадам Жислен собиралась уже было выйти из комнаты, но услышав тихий голос подопечной, замерла на пороге. - Мадам, я знаю, что маменька строго-настрого запретила давать мне книги, но не могли бы вы принести хоть одну? Уж больно скучно целый день лежать, да смотреть в окошко, - произнесла Лоретт, глядя на гувернантку почти с мольбой. Услышав ее просьбу, мадам нахмурилась и покачала головой. - И не просите, голубушка, ваша мать и с меня и с вас шкуру спустит, коли прознает, что запрет нарушили. Да и негоже с таким жаром читать, не приведи господь ослепнете, в ваши то годы, кто вас такую замуж тогда возьмет? Услышав последние слова гувернантки, Лоретт с трудом удержалась от того, чтобы не высказать наставнице все, что вертелось у нее на языке, но вместо этого лишь вздохнула и отвернулась к окну, вновь погрузившись в рассматривание морозных узоров. Мадам Жислен, ожидавшая от непокорной воспитанницы извинений, но так их и не дождавшаяся, рассерженно фыркнула и вышла за дверь. Дождавшись, пока шаги гувернантки стихнут в глубине коридора, Лоретт яростно ударила кулаком по подушке и уткнулась в нее лицом, смаргивая выступившие злые слезы. Слова гувернантки звучали у нее в ушах издевательским эхом. «Кто замуж возьмет...». При воспоминании об этом, сердце девочки сжималось от обиды и бессильного гнева. «Я для них обуза, всегда была обузой, они только и ждут, как бы выдать меня замуж за какого-нибудь богатенького напыщенного болвана, вроде Жозефа Дюбуа и забыть о моем существовании навеки» - крутились в ее голове тяжелые мысли. Вдоволь наплакавшись от жалости к себе, девочка задремала. Проснулась она от ощущения, что на нее направлен чей-то изучающий пристальный взгляд. Открыв глаза, она рефлекторно подалась назад, готовясь увидеть вечно недовольную мадам Жислен, ищущую, к чему бы придраться. Но, к ее изумлению, в изножье кровати с книгой в руках сидел Гаэтан де Гранже. - С пробуждением, мадемуазель, - приветливо улыбнулся он, но увидев, что девочка смотрит на него огромными испуганными глазами, перестал улыбаться. - Вы так бледны и испуганы, неужели это я вас так перепугал? - Нет-нет, что вы, мсье Гаэтан, все в порядке и вы здесь совсем не при чем, бледна я оттого, что мне нездоровится, я вчера подхватила простуду, а напугана от того, что мне спросонок показалось, будто это снова пришла мадам Жислен, - ответила девочка, облегченно выдыхая и расплываясь в ответной улыбке, глядя в лучащееся дружелюбием лицо юноши. - Мадам Жислен? О, наверное, это та дородная седовласая дама в чепце и переднике, которая вечно суетится на кухне, вместе с мадемуазель Мари, - осенило его. - Вы не ладите? - Не ладим, - это еще мягко сказано, - пробормотала себе под нос Лоретт, пунцовея от внезапно нахлынувшего стыда и с трудом подавляя непонятно откуда взявшееся желание уткнуться лицом в одеяло. Она ждала шквала вопросов или привычной тирады о собственной неблагодарности, но Гаэтан хранил молчание. Справившись с нахлынувшим смущением, девочка подняла глаза и с изумлением увидела, что серые глаза молодого человека полны искреннего сочувствия и понимания. Заметив, что она на него смотрит, юноша ободряюще улыбнулся девочке и произнес: - Скучно вам, наверное, лежать тут весь день совсем одной без всякого дела? - О да, по правде говоря, ужасно скучно, - призналась Лоретт, махнув рукой на наставления матери и гувернантки о том, что признаваться молодым людям в том, что тебе скучно, означает неимоверно унижать себя в их глазах. Но Гаэтан ни капли не походил на тех, с кем ее вынуждала общаться мать, водя на всевозможные религиозные собрания или на ее однокашников из лицея имени святой Амели. Напротив, она, почему-то чувствовала к нему зарождающуюся симпатию. И судя по тому, с какой теплотой смотрел на нее юноша, это чувство было взаимным. Заметив, что девочка с интересом поглядывает на книгу в его руках, он пояснил: - Это «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго, одна из моих любимых книг. - О, я слышала об этой книге! Она, наверное, очень занимательна. Как бы я хотела прочесть ее, но к сожалению маменька и мадам Жислен считают, что я слишком юна и дурно воспитана, чтобы позволить мне читать книги, - погрустнела девочка. - Слишком дурно воспитаны, чтобы читать книги? - изумился Гаэтан. - Но ведь всем известно, что книги, напротив, развивают в душе самые прекрасные качества, какие только есть в мире! - пылко воскликнул он. - К сожалению, маменька думает иначе, - печально произнесла Лоретт, комкая в пальцах краешек одеяла. - Она хочет, чтобы я думала или о том, как посвятить себя служению богу, уйдя в монахини, как только мне минет пятнадцать весен. Или же о том, как выйти замуж за юношу из подобающей семьи, и считает, что чтение, которое нравится мне, не развивает и не питает душу, а напротив, развращает и убивает ее. Юноша хотел было задать ей еще какой-нибудь вопрос, но тут в коридоре послышался визгливый голос мадам Жислен, на все лады распекавшей кого-то из особенно нерадивых по ее мнению служанок. Услышав его, Лоретт побледнела, как полотно. - Что же делать, если она вас увидит, нам обоим несдобровать, - зашептала она, лихорадочно оглядывая комнату, словно решение могло вдруг появиться из ниоткуда. Однако, Гаэтан, к ее удивлению, сохранил полнейшее хладнокровие. - Не переживайте, мадемуазель, меня никто не заметит, отвернитесь к окну и притворитесь, будто только что проснулись. Все пройдет как по маслу, обещаю вам, никто меня не заметит. Послушавшись его совета, Лоретт отвернулась к окну, а когда вновь повернула голову, о том, что ей это все не привиделось свидетельствовало только чуть примятое одеяло в изножье кровати, да книга в черном кожаном переплете, лежащая возле ее лица. Спешно спрятав свое сокровище под матрац, девочка отвернулась и закуталась в одеяло с головой. Вошедшая гувернантка, буркнув себе под нос что-то неразборчивое, подошла и резко сдернула одеяло, вперив в воспитанницу бледно-голубые злые глаза. - Вы что же это, задохнуться вздумали, милочка? Мало вашей матушке досталось горя из-за вашего папеньки, земля ему пухом, так и вы туда же? - зашипела она. - Нет-нет, что вы, я просто пыталась заснуть, а солнце светило прямо в глаза, - пробормотала девочка себе под нос. Недоверчиво хмыкнув, Жислен потрогала лоб воспитанницы и переведя взгляд на кровать со сбившимися комом постельными принадлежностями, недовольно поджала губы. - Как вы беспокойно спите мадемуазель, не кровать, а ни дать ни взять поле после сражения при Ватерлоо, - проворчала она, помогая Лоретт пересесть в кресло возле камина. Молясь, чтобы ей не пришло в голову переворачивать матрац, девочка сложила руки на коленях, провожая