– И вы больше никогда о нем не слышали?
– Еще как слышали! – рассмеялся Дэвид. – Харри телеграфировал буквально со всех концов света, прося денег, и обычно добивался своего!
– А Элфред?
– Отец заставил его уйти из армии, вернуться домой и заняться бизнесом.
– И он не возражал?
– Поначалу очень возражал. Но отец всегда мог обвести Элфреда вокруг пальца. Думаю, он до сих пор у отца под каблуком.
– А тебе удалось избежать этого?
– Да. Я приехал в Лондон и стал учиться живописи. Отец ясно дал мне понять, что если я займусь таким бесполезным делом, то могу рассчитывать лишь на маленькое содержание, покуда он жив, и ни на что после его смерти. Я ответил, что меня это не волнует. Он назвал меня молодым ослом, и с тех пор мы не виделись.
– И ты никогда об этом не сожалел? – мягко спросила Хильда.
– Никогда. Я понимаю, что не стану великим художником, но мы с тобой счастливы в этом коттедже, и у нас есть все необходимое. А если я умру, ты получишь страховку. – Помолчав, он добавил: – И вот теперь – это! – Дэвид хлопнул ладонью по письму.
– Мне жаль, что твой отец написал тебе, если это тебя так огорчает, – сказала Хильда.
Дэвид продолжал, как будто не слышал ее:
– Он приглашает меня приехать с женой и выражает надежду, что вся семья соберется вместе на Рождество! Что это значит?
– Разве в этом обязательно должен иметься какой-то скрытый смысл? – спросила Хильда.
Дэвид недоуменно посмотрел на нее.
– Я имею в виду, – улыбаясь, объяснила она, – что твой отец стареет и начинает испытывать сентиментальные чувства относительно семейных связей. Такое часто случается.
– Пожалуй, – согласился Дэвид.
– Он стар и одинок.
Дэвид бросил на нее быстрый взгляд:
– Ты хочешь, чтобы я поехал, не так ли, Хильда?
– Мне кажется, следует принять приглашение, – медленно ответила она. – Может быть, я старомодна, но почему бы не провести Рождество мирно, в семейном кругу?
– После всего, что я тебе рассказал?
– Знаю, дорогой, но все это в прошлом. С этим покончено.
– Только не для меня!
– Да, потому что ты не позволяешь прошлому умереть.
– Я не могу забыть.
– Вернее, не хочешь, Дэвид.
Он упрямо сжал губы.
– Мы, Ли, все таковы. Никогда ничего не забываем.
– По-твоему, тут есть чем гордиться? Мне так не кажется.
Дэвид задумчиво посмотрел на нее:
– Ты не придаешь особого значения верности памяти, не так ли?
– Я верю в настоящее, а не в прошлое! Цепляясь за прошлое, мы искажаем его и начинаем видеть в преломленном свете – так сказать, в ложной перспективе.
– Я могу припомнить каждое слово… каждое событие, происшедшее тогда! – горячо воскликнул Дэвид.
– Можешь, но не должен, дорогой! Это неестественно! Ты смотришь на прошлое глазами мальчика, каким был тогда, а не более умеренным взглядом зрелого мужчины.
– Что это меняет? – спросил Дэвид.
Хильда колебалась. Она понимала, что неразумно развивать эту тему, но хотела многое сказать.
– По-моему, – продолжала она, – ты рассматриваешь своего отца как пугало и делаешь из него воплощение зла. Возможно, если бы ты увидел его теперь, то понял бы, что он обычный человек, который, конечно, поддавался своим страстям и вел далеко не безупречную жизнь, но тем не менее человек, а не монстр!
– Ты не понимаешь! Его обращение с моей матерью…
– Иногда кротость и покорность пробуждают в мужчине худшее, – серьезно сказала Хильда. – Столкнувшись с твердостью и решительностью, он, возможно, был бы совсем другим человеком.
– Значит, по-твоему, это ее вина…
– Конечно, нет! – прервала его Хильда. – Я не сомневаюсь, что твой отец очень дурно обращался с твоей матерью, но брак – странная вещь, и я не думаю, что посторонний – даже дитя этого брака – имеет право судить. Кроме того, весь твой гнев не в силах помочь твоей матери. Ты уже ничего не можешь изменить – все ушло. Остался лишь больной старик, который просит сына приехать домой на Рождество.
– И ты хочешь, чтобы я поехал?
Хильда внезапно приняла решение.
– Да, хочу, – твердо ответила она. – Я хочу, чтобы ты поехал и избавился от воображаемого пугала раз и навсегда.
5
Джордж Ли, член парламента от Уэстерингема, был довольно полным джентльменом сорока одного года, со слегка выпуклыми светло-голубыми глазами, с подозрением смотревшими на окружающих, тяжелым подбородком и педантичной медленной речью.