- Куда ты их девала? - прохрипел я.- Как ты могла так много истратить?
- У нас "кадиллак", - сказала Джин. - И новый кондиционирующий аппарат. Не включен, конечно, и разные другие вещи. - Она двинулась к телевизору.
- Все! Больше ты телевизор не смотришь, - сказал я, загородив ей дорогу. И больше ничего не покупаешь!
- Хорошо, Фрэнк, - кротко согласилась она.
- Пойди приготовь мне поесть. И ничего из консервных банок! Бифштекс. Лук. Стакан молока.
- Хорошо, Фрэнк, - сказала она и покорно направилась в кухню.
- А потом ляжем спать, - заявил я.
Все было совсем не так, как я ожидал. Неконсервированного ничего не оказалось, и новая кухонная плита не была включена. Еда была холодной. А потом?.. Что ж, может, я слишком многого хотел. Может быть, слишком большой срок отсутствовать три года. Все было безличным, не удовлетворяло. Я чувствовал себя обманутым, раздраженным. Я долго не мог заснуть, а потом увидел сон.
Снилось мне, что я вижу страшный сон. Надо во что бы то ни стало проснуться. Безуспешно звенит будильник. Я беспокойно ворочаюсь. Меня ждет неотложное известие. Произошла какая-то авария. Погас маяк. Или радиолокатор поймал новое скопление астероидов? Во что бы то ни стало проснуться...
Я открыл глаза. Было темно, но я сразу понял, что я не на маяке, где находился бесконечных три года, а в своей спальне на Земле. Сон в моем сне не был кошмаром. Кошмар - то, что произошло в действительности. Денег нет, испарились, брошены на ветер.
Я повернулся на бок. Джин ушла, Джин с огненно-рыжими волосами, которые были прежде белокурыми, с выкрашенными сосками, с вялым, инертным телом. Из столовой доносились голоса.
Я встал и сквозь груды одежды протиснулся к двери. Джин в ночной сорочке сидела перед телевизором, глаза ее были гипнотически прикованы к экрану. Мерцающие цветовые волны играли на ее лице.
Холодная дрожь, охватывающая, когда на твоих глазах совершается чудовищное, бессмысленное преступление, сменилась во мне гневом еще более холодным. Я посмотрел на свою руку. Она сжимала латунный подсвечник. Я где-то, не помню где, подцепил его. Я подкрался и с маху ударил по телевизору. Экран разлетелся вдребезги. Я ударил еще раз. Расщепилась деревянная рама. Я колотил безостановочно, пока от телевизора не остались одни обломки, а вместо подсвечника - длинный, изогнутый металлический стержень. Рука моя тяжело повисла.
Джин взглянула на меня испуганными, изумленными глазами.
- Фрэнк, - голос ее задрожал. - Я...
- Ложись в постель.
Она пошла медленно, оглядываясь через плечо. Я устало опустился на пол перед обломками.
Что это - бред или происходит на самом деле? Какой-то кошмар, похожий на сновидение, пронизанное реальными страхами, непостижимыми и бессмысленными поступками. А может быть, я все еще в полой сфере, ношусь меж астероидов и, лежа на своей койке, вижу сон. Но никогда прежде мне не снилось, что я сплю и вижу сон.
Рука болела. Из множества порезов струилась кровь. Я пошел в ванную, отыскал полотенце и обмотал руку. Потом вернулся в столовую. Сел и уставился на крошево телевизора. Пробивался рассвет. Надо обратиться к кому-нибудь за помощью, за объяснением. Я знал лишь одно место, куда мог бы пойти.
Я не спеша оделся. Рука перестала кровоточить. Уходя из дома, я запер все двери и вынул ключи. Я хотел застать Джин, когда вернусь. Должны же мы договориться, как нам жить дальше.
Здание находилось неподалеку от Таймс-сквер. Оно было устремлено ввысь, где сияли бы звезды, если бы их не погасил день. Солнце нещадно палило. На улицах грохотали рождественские гимны.
По фасаду перед зданием было выгравировано: AD ASTRA PER ASPERA1. Когда-то я думал, что это девиз нашего времени, теперь я в этом уже не был уверен. Может быть, его заменили другим.
- Входите, пожалуйста, - сказала секретарша. На ней было платье, и в нем она была куда соблазнительнее, чем те, оголенные, - Мистер Уилсон ждет вас.
Я вошел в кабинет, откуда вышел немногим больше трех лет назад, отправляясь к звездам.
- Вы знали, что я приду? - спросил я.
Старо-молодое лицо Уилсона казалось симпатичным и человечным.
- Разумеется, - ответил он.
- Что здесь произошло? - в отчаянии сказал я. - Или причина во мне? Что произошло с миром? Что мне делать?
- Так много вопросов, - медленно заговорил Уилсон. - За эти три года действительно многое изменилось. Нам, тем, кто следил за развитием, это не кажется таким уж скверным. Но, представляю себе, вас это потрясло. Вспомните, мы предложили вам продлить контракт.
- Еще три года там?! - Я содрогнулся.
- Да, конечно, нелегко, - сочувственно сказал Уилсон. - Итак, продолжаю. То, что случилось, по-видимому, было неизбежно. Уж очень многое содействовало этому. И если кому-нибудь кажется, что произошло это внезапно, то только потому, что все изменилось сразу. Немалую роль сыграл Институт рекламы. Его финансировали крупные филантропические общества, он был создан с целью изучения рекламной психологии. Институт добился успеха, и повернуть назад было уже невозможно. Результаты нельзя было держать в тайне.
- Результаты чего?
- Рекламирования, - сказал Уилсон. - Если раньше реклама была искусством, то теперь стала наукой. Нельзя забывать назначения рекламы, - продолжал он. Внушить потребителю, что ему хочется то, что ему не нужно, или же, что ему нужно то, чего он не хотел покупать. Усовершенствуйте рекламу - и перед вами наше общество.
Он обрисовал путь развития этой науки, а я старался понять.
- Ответствен не кто-нибудь один. То, что произошло, результат совместных усилий, хотя способствовали этому и неосознанные устремления. Дорогу прокладывали предтечи научной рекламы. Они прагматически нащупали некоторые основные элементы. Например, возбуждение и повторение. Щекочите часто и подолгу, и вы неизбежно вызовете желание освободиться от щекотки. Институт рекламы сделал это открытие, или, вернее, разумно использовал его. Единственный способ избавиться от зуда рекламы - это купить.
Результаты сказались и в других областях. В искусстве, например. Современные формы искусства используют надежные средства коммуникации и воздействуют на чувства, не затрагивая высших центров мозга. Как раз то, что надо.
Модернистская поэзия, к примеру. Атональная музыка. Абстрактная живопись. Неэстетично, непривычно, неинтеллектуально.
Возбуждение и повторение. Знали об этом давно. Но это не применялось научно. Тех, кто рекламировал, сдерживало сочувствие к людям, отпугивали жалобы интеллигенции, они забывали, что потребительская масса не жалуется, она покупает. Наука рекламы, разумеется, жестока. Ученые - уже не человеческие существа, а мыслящие машины. Эмоции окутывают правду теплыми, но обманчивыми одеждами. Сорвите их! Подавите эмоции! Правда должна быть голой! Знай, где правда, и она сделает тебя богатым!
Итак, Институт рекламы оседлал это открытие и стал коммерческим центром.
- Чудовищно, - сказал я и посмотрел на свои трясущиеся руки. - Чудовищно. Мир населен автоматами. Покупать. Покупать. Покупать. Тратить деньги. Тратить. Тратить.
- В мире всегда были роботы, - заметил Уилсон. - На протяжении всей истории человечества их одурманивали те, кто умел нажать должную эмоциональную кнопку. Теперь им приказывают покупать. В результате мир преуспевает. Все работают, получают приличную заработную плату, покупают. Чего еще желать?
- Но ведь они покупают ненужное.
- Верно. На этом и держится наша экономика. В мирное время, чтобы избежать промышленного кризиса в обществе с высокой производительностью, люди должны покупать ненужное.