— Хороший мальчик, — не уставал повторять Николас, — молодец, Блитцен.
Одну руку он продолжал прижимать к карману, чтобы уберечь от стужи Миику, а другой время от времени ласково похлопывал оленя по широкому боку.
Ноги Блитцена утопали в снегу; идти становилось всё тяжелее. Удивительно, что он до сих пор двигался вперёд.
Николасу уже чудилось, что он ослеп от бескрайней белизны Крайнего Севера, когда на середине горы ему в глаза бросилось что-то красное. Красное, как кровь, как свежая рана на снегу. Николас спрыгнул с оленя и заковылял туда.
Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Мальчик то и дело проваливался по колено в снег, словно гора была не горой, а большим сугробом.
Наконец он дошёл. Оказалось, что это не кровь, а колпак, который Николас тотчас же узнал.
Это был колпак его отца.
Колпак, сшитый из красной тряпки, с пушистым белым помпоном.
Он заиндевел, и его хорошенько припорошило снегом, но ошибки быть не могло.
Николас почувствовал, как всё его хилое тельце пронзила тревога. Неужели то, о чём он запрещал себе думать, всё-таки случилось?
— Папа! — закричал он, закапываясь руками в снег. — Папа! Папа!
Он убеждал себя, что колпак сам по себе ничего не значит. Возможно, его сдуло ветром, а отец слишком спешил, чтобы остановиться и подобрать его. Возможно. Но когда кости ломит от холода, а желудок от голода прилип к позвоночнику, сложно думать о хорошем.
— Папа! Пааааапааааа!
Николас рыл снег голыми руками, пока те не заледенели и не перестали его слушаться. Тогда мальчик разрыдался.
— Всё без толку! — всхлипывая, сказал он Миике, который отважно высунулся из кармана, хотя на носу его тут же повисла сосулька. — Зря мы сюда пошли. Он, наверное, уже мёртв. Мы должны вернуться. — Николас повысил голос, перекрикивая ветер и обращаясь к оленю: — Нужно ехать на юг. Прости! Не стоило тебе идти со мной. Никому не стоило. Здесь слишком холодно и слишком опасно даже для оленя. Давайте вернёмся.
Но Блитцен его не слушал. Он шел вперёд, взрывая копытами снег, и карабкался всё выше на гору.
— Блитцен! — отчаянно завопил Николас. — Остановись! Там ничего нет!
Но Блитцен и не думал останавливаться. Повернувшись к мальчику, он коротко кивнул, словно призывая следовать за ним. На секунду Николасу захотелось никуда не идти, а просто сидеть и ждать, пока снег не укроет его с головой, и он не станет частью горы, как, должно быть, стал отец. Какой смысл двигаться вперёд или назад? Каким же дураком он был, когда ушёл из дома. Надежда наконец оставила Николаса.
Было так холодно, что слёзы замерзали прямо у него на щеках.
Он понимал, что скоро умрёт.
Дрожа, мальчик смотрел, как Блитцен взбирается на гору.
— Блитцен!
Николас закрыл глаза. И перестал плакать. Он ждал, когда дрожь утихнет, и на смену ей придёт сонное умиротворение. Но через пару минут кто-то мягко потёрся о его ухо. Открыв глаза, Николас увидел Блитцена, который смотрел на него, не моргая, и обдавал своим тёплым дыханием. Выражение морды у оленя было такое, будто он без слов понимал всё, что творится на душе у мальчика.
Что помогло Николасу снова забраться к нему на спину?
Надежда? Смелость? Или потребность завершить начатое?
Только одно Николас знал наверняка. Что-то зажглось у него внутри, пробившись сквозь холод, голод, усталость и тоску. Схватив отцовский колпак, Николас отряхнул его от снега, натянул на голову и вскарабкался на Блитцена. И олень — такой же усталый, голодный и замерзший — продолжил восхождение.
Потому как для того и существуют горы.
Глава 12
Если долго взбираться на гору, то рано или поздно вы достигнете вершины. Макушка есть у каждой горы, какой бы огромной она ни была. Даже если вам придётся карабкаться по склону целый день и целую ночь, вы покорите её — при условии, что будете держать эту вершину в уме. Правда, с Гималаями случай немного иной: там вы можете сколько угодно думать о вершине — и всё равно замёрзнете насмерть, потеряв пальцы ног где-то на полпути. Потому что эти горы бесконечны! Но Очень большая гора была всё-таки не такой большой. И пальцы Николаса остались при нём.
Николас, Блитцен и Миика поднимались всё выше и выше, пока над головой у них не заколыхались прозрачные зелёные полотна.
— Смотри, Миика, северное сияние!
Миика встал на задние лапки, высунул мордочку из кармана и увидел небеса, залитые таинственными призрачными огнями. Честно говоря, Миика не понял, что привело Николаса в такой восторг. Мыши не слишком интересуются красотой, если, конечно, это не сливочная красота жёлтого куска сыра с синими прожилками плесени. Так что, поглазев немного на северное сияние, Миика быстро вернулся в теплый карман.