Она открывает рот, чтобы запротестовать, но я использую это как возможность поместить шарик ей в рот.
— Это тонкое стекло, и если ты слишком сильно прикусишь, оно сломается у тебя во рту. Представь, какую боль это причинит.
С этим предупреждением Хедли замирает. Единственное движение, исходящее от нее, — это раздувание ноздрей и едва заметное движение век, когда она плотно закрывает глаза. Ее грудь постоянно поднимается и опускается, поражая меня тем, как быстро она смогла успокоиться. Хотя через несколько секунд, я не думаю, что она сможет сохранить это спокойствие.
— Сиди тихо, красавица.
Поднявшись на ноги, я вальсирую на кухню и открываю дверь, ведущую в гараж. Если я правильно помню, отец хранил то, что мне нужно, где-то в правом углу возле металлического шкафа.
Копаясь в темноте, я начинаю нервничать, когда наконец нахожу то, что нужно. Подняв, я смотрю на него с диким блеском в глазах и злобной улыбкой на лице. Пожалуй, оно усилит ужас, который уже испытывает Хедли.
Когда я возвращаюсь в дом, то напеваю мелодию, звучащую у меня в голове. Рождественская мелодия, которую играла моя мама, пока пекла печенье, а отец рубил дрова. Я практически слышу и чувствую запах воспоминаний. Удивительно, как одна мысль может заставить все ваши чувства воспрянуть.
— Я вернулся, — напеваю я.
Хедли все еще на том же месте, где я ее оставил.
— Должен сказать, что как бы ты ни умиляла меня, стоя на углу со своими пышными кудряшками и звенящими колокольчиками, сейчас, думаю, ты выглядишь еще прекраснее.
Слезы продолжают катиться по ее лицу, сопли стекают из носа на губы, пока она дышит, стараясь изо всех сил не давить на украшение.
Отложив инструмент, я снова сажусь в кресло, глядя в ее блестящие глаза. Мне кажется, что если я буду смотреть достаточно долго, то смогу утонуть в их глубине. Выпустив довольный вздох, я улыбаюсь Хедли.
— Когда я был ребенком, то садился на кухне и смотрел, как мама печет печенье, — задумчиво говорю я ей, откусывая кусочек от купленного в магазине печенья, которое не идет ни в какое сравнение с маминым. — Запах разносился по всему дому и даже на улицу, и тогда папа приходил с дровами.
Хедли смотрит на предмет, который я положил, и на ее лице появляется дерзкое выражение. Мне интересно, неужели она правда верит, что сможет освободиться и выбраться отсюда. Я провожу пальцами по ручке, отчего ее глаза устремляются на меня. Зловещая улыбка расплывается по моему лицу.
— Суть моего рассказа в том, что этот маленький инструмент использовал мой отец, когда рубил дрова, и теперь думаю, я вполне взрослый, чтобы самому им воспользоваться.
Мой взгляд скользит по ее телу к середине, затем вниз к ногам. Я даже не знаю, с чего начать, но уверен, что мои инстинкты сработают, как только начну.
В моей голове появляется остроумная идея, и я решаю сделать кое-что для Хедли, пока все это не закончилось.
Встав, я обхожу кресло и отвязываю среднюю нить светильника, которая удерживает ее, и ставлю на ноги. Она слегка покачивается.
— Я собираюсь перекинуть тебя через плечо; любые крики, резкие движения или попытки убежать не только разобьют стекло, но и убьют тебя гораздо быстрее, чем то, что я задумал.
Грудь Хедли вздымается, когда она начинает всхлипывать от моих слов. Я не собираюсь ранить ее чувства, только ее тело. Именно этих слез я жду больше всего.
Глава 11
Багровый снег
Удивительно, но Хедли оставалась неподвижной, пока мы шли к задней двери, чтобы выйти на улицу. На самом деле, я удивлен, что она оказалась такой послушной. Хотя у нее действительно нет выбора. Если она хочет сохранить свой маленький красивый ротик целым, то ей лучше оставаться неподвижной и подчиняться моим указаниям. Я осторожно опускаю ее на стул снаружи и сажусь перед ней на корточки. Она всхлипывает, но это не вызывает у меня никаких эмоций.