В тот апрельский день 1947 года Амин, улыбнувшись Матильде, стал поторапливать возницу, который тер одну о другую грязные босые ступни. Мужчина так сильно стегнул мула, что Матильда вздрогнула. Ее возмутила жестокость цыгана. Он звучно цокал языком и то и дело хлопал кнутом по тощей, с выпирающим хребтом спине несчастной животины. Стояла весна, Матильда была на третьем месяце беременности. В полях густо цвели оранжевые ноготки, розовые мальвы, ярко-синяя огуречная трава. Свежий ветер раскачивал стебли подсолнечника. По обе стороны дороги раскинулись владения французских поселенцев, обосновавшихся здесь лет двадцать-тридцать назад: их земли располагались на пологих склонах и тянулись до самого горизонта. Большинство приехали сюда из Алжира, и местные власти выделили им самые лучшие и обширные участки. Амин вытянул вперед руку, другой, как козырьком, прикрыл глаза от полуденного солнца и стал всматриваться в открывшийся его взору бескрайний простор. Он указал жене пальцем на ровный ряд кипарисов, который опоясывал поместье Роже Мариани, сколотившего состояние на виноделии и свиноводстве. Ни хозяйского дома, ни больших виноградников с дороги было не разглядеть. Однако Матильде не составило труда представить себе, какими богатствами обладал этот землевладелец, и это преисполнило ее радужных надежд на собственное будущее. Безмятежная прелесть пейзажа напомнила ей гравюру, висевшую на стене над пианино в доме ее учителя музыки в Мюлузе. Она вспомнила, как он ей сказал:
– Мадемуазель, это Тоскана. Возможно, однажды вы побываете в Италии.
Мул остановился и стал щипать травку, росшую на обочине. Он не выказывал ни малейшего желания взбираться на крутой склон, куда вела дорога, тем более что она была покрыта крупными белыми камнями. Возница пришел в ярость и принялся осыпать животное проклятьями и ударами. Матильда почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Попыталась взять себя в руки и прижалась к мужу, но ему такая нежность показалась неуместной.
– Что с тобой? – спросил Амин.
– Скажи ему, чтобы перестал бить этого несчастного мула.
Матильда положила руку на плечо цыгана и посмотрела на него, словно ребенок, который пытается умилостивить разбушевавшегося отца. Но возница от этого озверел еще больше. Сплюнул на землю, поднял руку и прорычал: «Тебе что, тоже кнута захотелось?»
Настроение у всех испортилось, да и пейзаж стал безрадостным. Они очутились на вершине холма с осыпями на склонах. Ни цветов, ни кипарисов, лишь несколько оливковых деревьев, чудом выживших на каменистой почве. Казалось, этот холм – бесплодная пустыня. Мы уже не в Тоскане, скорее на Диком Западе, подумала Матильда. Они сошли с повозки и направились к маленькому и невзрачному белому дому с уродливой жестяной кровлей. Это был даже не дом, а несколько кое-как пристроенных одно к другому темных сырых помещений. Из единственного оконца, расположенного высоко, под самым потолком, дабы внутрь не могли попасть вредоносные твари, лился скудный свет. Матильда заметила на стенах широкие зеленоватые разводы – следы недавних дождей. Бывший арендатор жил один; его жена вернулась домой, в Ним, после того как потеряла ребенка, а ему в голову не приходило придать этому жилищу вид гостеприимного дома, где может поселиться семья. Хотя в воздухе разливалось тепло, Матильда продрогла до костей. Планы, которым поделился с ней Амин, очень ее тревожили.
Ей уже однажды довелось испытывать такую тревогу – в Рабате, первого марта 1946 года. Хотя небо было ослепительно-синим, а ее переполняла радость оттого, что она снова видит мужа и ей удалось перехитрить судьбу, ее охватил страх. Она провела в пути двое суток. Сначала добралась из Страсбурга до Парижа, потом – из Парижа в Марсель, из Марселя в Алжир, где поднялась на борт старенького «юнкерса», не чая дожить до конца рейса. Она сидела на неудобной скамейке среди переживших войну мужчин с усталыми глазами и с трудом сдерживалась, чтобы не закричать. Во время перелета она плакала, молилась, ее рвало. Горечь желчи смешалась у нее во рту с соленым вкусом слез. Ее угнетало не то, что она может погибнуть где-нибудь над Африкой, а то, что в аэропорту, где ее ждет самый дорогой в мире человек, ей придется показаться в мятом, испачканном рвотой платье. В итоге она все-таки приземлилась, живая и невредимая, и Амин ждал ее, еще более красивый, чем раньше, под небом такого яркого голубого цвета, что казалось, его только что тщательно промыли чистейшей водой. Муж расцеловал ее в обе щеки, украдкой ловя взгляды других пассажиров. Потом страстно и предостерегающе сжал ее правый локоть. Видимо, хотел ее контролировать.