— Слишком далеко захожу? — Келлу презрительно сплюнул. — По крайней мере, я больше забочусь о Франции, чем о кучке хнычущих баб. Потеряешь моего Орла, Гюден, — он указал на флаг, который развевался под фигуркой Орла, — предстанешь перед трибуналом.
Гюден не счел нужным ответить, а просто направил коня в ворота. Ему вдруг стало тоскливо. Келлу прав, я неудачник, подумал он.
Это началось еще в Индии, 13 лет назад, когда пал Серингапатам. С тех пор все шло наперекосяк. Все эти годы его не повышали в звании, и несчастья одно за другим преследовали его, пока, наконец, он не стал командиром бесполезного форта в этом унылом месте. Удастся ли им уйти? Это была бы победа, особенно если б он смог невредимым доставить через Пиренеи любимого Орла полковника Келлу. Но стоит ли Орел жизней женщин и детей?
Гюден улыбнулся своему сержанту.
— Открывай ворота. Как только мы выйдем, поджигай запалы.
— А женщины, сэр? — с тревогой спросил сержант. — Они идут?
— Идут, Пьер.
Драгуны покинули форт первыми. Смеркалось. Гюден собирался идти всю ночь, в надежде к рассвету оставить партизан далеко позади. До этого испанцы едва ли беспокоили его. Но сейчас, когда французы начали проигрывать, партизаны, словно стервятники, слетающиеся на запах падали, кружили вокруг уцелевших вражеских крепостей.
Гюден пустил слух, что он намерен двинуть гарнизон на помощь осажденным французским войскам в Памплоне, и надеялся, что партизаны упустят из виду дорогу, ведущую на север. Однако никакой уверенности в том, что уловка сработает, у него не было.
Больше всего он надеялся на темноту, и на то, что Бог поможет всем этим мужчинам и женщинам, которые иначе обречены на мучительную, медленную смерть. Некоторых сожгут заживо, с некоторых сдерут кожу, а некоторых… Нет, невыносимо было думать об этом. Это была не война в том смысле, как Гюден понимал это слово, это была бойня, и больше всего Гюдена расстраивало, что партизаны всего лишь отвечают французам за зверства, которые те чинили.
Пехота выходила из ворот; над головами солдат сверкал Орел. Женщины шли следом. Гюден остался понаблюдать, как сержант зажигает запалы, а потом пришпорил лошадь, спеша удалиться от обреченного форта. В полумиле он остановился и оглянулся посмотреть, как огонь достигает боезапаса на складе форта.
В ночи полыхнуло красным, и через мгновение звук взрыва прорезал сырую тьму. Пламя и дым поднялись над остатками форта, тяжелые орудия вылетели из своих гнезд. Снова провал, подумал Гюден, глядя на бушующий огонь.
— Если мой Орел пропадет, — сказал полковник Келлу, — виноваты будете вы, Гюден.
— Будем молиться, что англичане не перекрыли дорогу, — ответил Гюден.
Форт превратился в груду камней, среди которых мелькали кровавые отблески пламени.
— Меня больше беспокоят партизаны, а не англичане, — усмехнулся Келлу. — Если английские войска стоят на дороге, генерал Пикар подберется к ним с тыла. Окруженные, они будут обречены.
В этом и состоял план. Армия под командованием генерала Пикара двигалась на юг из Сен-Джен Пьед-де-Порт. Генерал собирался подняться по французскому склону Пиренеев, чтобы убедиться, что пограничное ущелье открыто для людей Гюдена. Нужно было лишь благополучно преодолеть 40 километров холодного, извилистого пути до ущелья, где ждал генерал.
В убогом местечке в горах, в местечке под названием Ирати.
— Могло быть и хуже, — сказал Шарп. Действительно, в сумерках Ирати выглядел даже живописно: деревенька из кучки каменных домиков, немногим отличающихся от хижин, с крышами, поросшими зеленым мхом, лежала в защищенной долине у слияния двух горных потоков. В центре деревни стояла крохотная церквушка и большая таверна — Каса Альта — приют для людей, путешествующих в горах.
— Но я все равно не понимаю, как можно захотеть здесь жить, — добавил он.
— В основном здесь живут пастухи, — отозвался капитан Питер д'Алемборд.
— Пастухи, вот как! Подходит для Рождества, — сказал Шарп. — Я, кажется, помню что-то про пастухов. Пастухи и волхвы, так?
— Совершенно верно, сэр. — ответил д'Алемборд. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что Шарп не получил вообще никакого образования, если не считать того, что сидя в индийской тюрьме, освоил чтение и письмо, а потом кое-чего поднахватался на военной службе.
— В приюте нам иногда читали рождественские рассказы, — припомнил Шарп. — Огромный жирный священник со смешными бакенбардами. Немного похожий на того сержанта, которого разорвало пушечным ядром при Саламанке. Мы должны были сидеть и слушать, а если мы начинали зевать, этот ублюдок спрыгивал со сцены и лупил нас по лицу Святым Писанием. Еще миг назад был сплошной мир в небесах, а через секунду ты уже летел на пол с распухшим ухом.
— Но зато вы выучили библейские истории.
— Чему я действительно научился, — жизнерадостно ответил Шарп, — так это перерезать глотки и резать кошельки. Что и говорить, уроки полезные, Дэйли. А библейские истории я выучил уже в Индии. Я служил с шотландским полковником, вот он-то и вдалбивал в меня Библию,[3] - Шарп улыбнулся собственным воспоминаниям.
Он шел на север, вверх по дороге, которая вела из Ирати к близкой границе с Францией. Он уже нашел место южнее деревни, где батальон мог встретить отступающий гарнизон, и теперь хотел быть уверенным, что ни один лягушатник не подкрадется с тыла.
— И как вам Индия? — спросил д'Алемборд.
— Там немного жарковато, — ответил Шарп, — и еда может вывернуть наизнанку быстрее, чем мушкетная пуля. Но мне в Индии нравилось. Там я служил с самым лучшим полковником из всех, что встречал.
— С шотландцем? — спросил д'Алемборд.
— Нет, не с Маккэндлзом, — рассмеялся Шарп. — Человек он был славный, но вечно суетился по пустякам, а своей долбаной Библией просто нагонял тоску. Нет, тот человек был лягушатником. Это длинная история, Дэйли, и вряд ли тебе будет интересно, но в Индии мне довелось некоторое время служить под началом у врага. Так было задумано.
— Задумано? — переспросил д’Алемборд.
— На самом верху, — ответил Шарп, — и в результате я оказался под командой полковника Гюдена.[4] Он обо мне заботился, этот полковник, даже хотел, чтобы я вместе с ним уехал во Францию. И не могу сказать, что тогда меня это предложение совсем не прельстило.
— Правда?
— Хороший был человек, Гюден. Но это было давно, Дэлли, очень давно.
И это означало, что больше он ни слова не скажет. Д’Алемборд был очень не прочь услышать историю про полковника Гюдена, но знал — майора Шарпа невозможно заставить пуститься в воспоминания после того, как он сказал, что это было очень давно. Он не раз наблюдал, как у Шарпа пытаются выспросить подробности о захвате французского Орла под Талаверой. Но Шарп лишь пожимал плечами и говорил, что любой мог сделать то же самое. Это просто везенье, он просто оказался в нужном месте в нужное время, и вещица обрела нового хозяина. Черта с два, подумал д'Алемборд. Шарп просто-напросто лучший солдат, которого он знал или имел шанс узнать.
Шарп остановился и вытащил из кармана зеленого мундира подзорную трубу. На футляре из слоновой кости была позолоченная пластина, а на ней — надпись по-французски: «Жозефу, Королю Испании и Обеих Индий, от его брата Наполеона, Императора Франции».[5] Еще одна история, которую он никогда не расскажет. Шарп направил дорогое стекло на север, исследуя туманные холмы по ту строну границы. Он видел скалы, низкорослые деревца и блеск холодного потока, падающего с высоты. Над всем этим смутно проступали горные пики. Холодная, сырая, суровая земля, думал он, вовсе не то место, куда стоило отправлять солдат под Рождество.
5
Подарок маркизы де Касарес эль Гранде э Мелида Сабада — см. «Честь Шарпа» — прим. Анны Рябининой