Мой взгляд блуждал по полу и мебели, направляясь вверх в поисках опорной точки для мысли. И я увидела, что спальня моя высока и светла, что музы и гении, соединившиеся на фигурном плафоне, одержимые полетом, в чудовищной живости предстали передо мной.
«Они летят, летят», — подумала тогда я. И посмотрела душой выше и дальше, в бескрайнюю пустоту неба.
Тогда я увидела тень, лицо, которое вспоминаю теперь, как самое дорогое лицо на свете. Я увидела Джона… Да, теперь я ничуть не сомневаюсь. Это была его тень, его движения и лицо. Он мчался, свистя, как брошенный нож.
И во мне не осталось ни малейшего уголка сознания, в котором бы не запылал нестерпимый свет нового переживания… Хор ударил по моему лицу звучной мелодией и в утреннем небе всплыл, как поднятая вверх свеча, человек с прекрасным и ужасным лицом.
Да, теперь я знаю, это был Джон.
Но в тот миг, когда мне впервые причудилось его лицо, я испугалась, вскочив с постели. В уверенной тишине спальни царила роскошная пустота. А в этой пустоте всплыло и двинулось из моей трепещущей души все, равное высоте; тени ярких птиц, неосязаемость облаков и существа, лишенные формы, странные фантастические существа.
Я держу руку у сердца, будто боясь потерять его. Словно оглянувшись назад, я тогда вспомнила, что мне всего двадцать девять лет, что отчужденность, какая теперь присутствовала в наших отношениях с мистером Рочестером, гасила постоянно желания, лишая сердце золотого узора и цветных гирлянд бесчисленных наслаждений.
Несмотря на то что я была рядом со своим супругом, королевой общества, счастьем и целью столь многих людей, ничто не тревожило моего сердца. Ни балы, ни приемы, ни охота, ни вечера не привлекали меня.
Я заметила, как в моем присутствии остроумнее становились остроумцы, наряднее — щеголи, особый восхитительный свет сообщался даже некрасивым и старым лицам.
Все обращались ко мне, но ничто не задевало меня. Чем дальше, тем страшней мне становилось жить.
Теперь же, когда при свете огромных звезд мы остались вдвоем с Джоном перед распахнутым настежь окном, я не могла отвести взгляда от его реального, вполне реального лица.
— Вы в самом деле не против? — мягко спросил он.
Я посмотрела на Марка. Тот сидел в кресле и листал какой-то красочно иллюстрированный журнал.
— Не против чего? — тихо переспросила я.
— Чтобы я виделся с вами иногда… Это дает мне возможность заботиться о вас… Наверное, вы и сами сегодня в лесу поняли: нужно, чтобы кто-то заботился о вас.
— Ах, нет.
— Спасибо, — произнес Джон Стикс смиренно.
— Я хотела сказать, что мне не нужно, чтобы обо мне заботились.
— Но вам это, во всяком случае, не противно?
— Это очень мило с вашей стороны, мистер Стикс… — начала я, но в эту минуту к окну подошел Марк и позволил себе перебить меня.
— Миссис Рочестер, как вы думаете, — начал он совершенно серьезным тоном, — почему всегда воспевают в стихах глаза, грудь, губы — и ни слова о ногах?
— Не знаю…
— А по-моему, здесь какая-то проблема, — сказал Джон.
— Мне кажется, это совершенно не важно, — довольно резко прервала я, чтобы перевести разговор на другую тему.
— Может быть, может быть, — задумчиво произнес Джон. — Кто-то ведь приходит босоногим, — добавил он едва слышно.
Я с удивлением посмотрела на него. Глаза его были полны какой-то затаенной грусти.
— А теперь хорошо бы нам послушать какую-нибудь историю, — обратился ко мне Марк.
Я зажгла свечи и присела на ковер, разостланный на полу.
— Когда я была маленькой, мы часто рассказывали всякие страшные истории, — сказала я. — Всегда кто-нибудь говорил первую фразу, а я продолжала…
— Что же мне придумать? — спросил Джон.
— Что угодно.
Не отрывая глаз от его лица, я прислушивалась к стуку своего сердца.
— За далекими живописными холмами находился древний парк, — начал Джон Стикс глубоким, тихим голосом. — Этот парк был покинутым, не обозначенным ни на одной карте.
Я глубоко вздохнула. Вздрогнуло пламя свечи и качнулась моя тень на стене.
— В глубине этого парка находился замок, — проговорила я шепотом. — Это произошло несколько столетий назад…
Я видела, что Джон Стикс и Марк слушали мой рассказ, затаив дыхание. Это придало мне силы и пробудило воображение.
— В таинственной тени деревьев стояла каменная урна, — продолжала я, согретая их вниманием. — Густые ветви укрывали ее от непогоды…
В урне отражалось мерцание звезд, а тень от исполинского дуба, величественно торчащая из земли, была похожа на вход в подземелье.