«Боже мой! — подумала я с горечью, — как, наверное, страдала его жена, зная о том, что он полюбил другую женщину, дикарку, по ее представлению, принесшую в конце концов смерть…»
Но тогда я не могла знать, что моя любовь к Джону принесет мне тот же оттенок глубокой печали, страдания и безысходности.
Я вышла из храма и решила немедленно отправиться к жене покойного Марка, чтобы просить у нее прощения за свое невнимание.
Поскольку я была одета совершенно просто, слуги дома, в котором жила вдова, посмотрели на меня с некоторым подозрением. Два-три человека холодно оглядели меня, может быть, из любопытства и сказали, что хозяйка-вдова скоро будет…
Я присела, не придавая значения реакции прислуги, мысли мои кружили вокруг трагического события, которое произошло с другом Джона.
Меня оставили сидеть в одном из проходных залов с высокими узорчатыми дверями. Лучистые окна, открывающие красоту сада, озаряли и томили мою душу. В строгом просторе зала плыли лучи, касаясь стен дрожащими пятнами.
«Смерть», — подумала я и задумалась над ее опустошающей силой, боясь погрузиться в кресло, как будто его удобный провал был близок к страшной потере этого дома. Я сидела на краю, удерживаясь руками за валики и хмурясь своему загорелому отражению в дали зеркального просвета, обнесенного изящной резьбой.
Наконец из дверей, на которые я стала посматривать с нетерпением, вышла темноволосая женщина сорока-сорока пяти лет. Она была пряма, высока и угловато-худа, ее фигура укладывалась в несколько резких пересекающихся линий.
Энергичный разрез тонких губ, сжатых непримиримо и страстно, тяжело трогал сердце. Черное платье, стянутое под подбородком и у кистей узором тесьмы, при солнце, сеющем по коврам безмятежные следы, напоминало обугленный ствол среди цветов и лучей.
— Неужели это вы, миссис Рочестер? — удивленно и громко сказала вдова, оглядев меня с ног до головы. — В таком виде! Боже мой, как вы сюда приехали?
— Простите меня, миссис Олри, — произнесла я. — Простите за то, что с опозданием я пришла выразить вам свою печаль по поводу кончины Марка. Я часто говорила с ним, и мне бесконечно жаль, что так случилось.
Я пожала ее сухую руку и поцеловала в щеку.
— Никто не ожидал, что он умрет, — сказала вдова. — Я тоже была не готова к подобному исходу.
Тягостно улыбаясь, вдова изучала меня. Наконец она хмуро вздохнула, горькая рассеянность отразилась в ее лице.
Она вдруг взяла меня за руку:
— Наверное, вы родились под счастливой звездой, миссис Рочестер, если решились подвергнуть свою душу суровому испытанию… Да, да, можете не рассказывать мне ни о чем, весь ваш вид говорит красноречивей, чем вы можете предположить.
Она снова глубоко и горько вздохнула:
— Я научилась в этой стране кое-какой мудрости. А с тех пор, как Марк связался с этой дикаркой, я стала видеть людей насквозь… Бог знает, почему так произошло. Эта загадочная страна полна всяческих чудес… Теперь я знаю, что скоро наступит час, когда отдохну и я… Говорят, что смерть примиряет… Но, пусть Бог простит меня, — я ненавижу Марка даже теперь.
Говоря так, она смотрела в окно, то притягивая мою руку, то отталкивая, но не выпуская из жестких, горячих пальцев, как бы в борьбе меж гневом и лаской. Мне показалось, что мой приход всколыхнул все чувства ее прошлой жизни с Марком, оживив их кратким огнем.
— Знаете, — сказала она, видя, что я мучаюсь от сознания своей вины, — вы, наверное, впервые слышите о ненависти к усопшему, но я должна говорить вам именно так, может быть, я должна сказать больше. Вы очень тронули меня, миссис Рочестер, поэтому простите мне мою ненависть! Глядя теперь на вас, я вдруг узнала себя, такой я была в вашем возрасте, когда меня сломали… Не живите без любви, миссис Рочестер, это, я вам скажу, — самое главное. Но, глядя на вас, мне думается, вы это сами уже открыли…
Она сжала в руке лист пальмы и произнесла с легкой иронической улыбкой:
— Вот так меня когда-то сломали, как я сломала это растение… Лист завянет, пожелтеет, но не умрет… Не умерла и я… Потом… я видела, как ломают другие листья… Идите за мной.
Взяв меня за руку, как будто наша случайная близость поддерживала ее решение, миссис Олри прошла анфиладой комнат к лестнице и подняла голову.
— Там кабинет Марка, — сказала она.
Мы поднялись к темной резной двери. Не сразу открыла ее вдова. Прежде чем совершить это, она еще раз пристально взглянула в глубину моих глаз, как бы с сомнением и упрямством.