Сознание возвращалось постепенно.
Сначала это была маленькая светлая точка, но, постепенно увеличиваясь, она достигла размеров спичечного коробка, затем книги, и, наконец, Пат увидела над собой уже полностью свободное от темноты пространство.
Потом пришли звуки: что‑то ровно гудело, и где‑то слышны были человеческие голоса. Последней вернулась память — сначала уводящие в небытие веселые огни, затем высокая белая стена, по которой она куда‑то карабкалась и… Мэта больше нет. Она выжила, а его нет. Нет! Пат, как ей показалась, отчаянно закричала, но прозвучал лишь слабый, еле слышный стон.
Правда, тут же появилась высокая сестра с непроницаемым пергаментным лицом. Склонившись над Пат, она что‑то записала в блокнот и похлопала девушку по щеке.
— Все нормально, миссис Шерфорд. Плод жив.
— Где я? — одними губами прошептала Пат.
— Палата интенсивной терапии. Сейчас вам сделают укол, и вы постараетесь уснуть. Если что‑то понадобится — вот зеленая кнопка. — И сестра ушла, прямая как палка.
Два дня Пат провела, равнодушно подставляя свое тело рукам врачей и сестер и проваливаясь, будто в вату, в пресные сны без видений. Она стала чистым листом бумаги, без надежд и желаний. На третий день ее перевели в отдельную уютную палату со множеством цветов и с незаметными тонкими решетками на окнах. Но и здесь она осталась такой же безразличной и покорной. Целый день Пат лежала на кровати, бесконечно, словно заевший проектор, представляя себе, как Мэтью в последний раз несет ее вниз по лестнице, и звериным слухом вслушивалась в те звуки, которых тогда, объятая страстью, не слышала, но которые были, должны были быть. Лицо Пат приняло настороженное выражение зверька, все время боящегося что‑то упустить. Она уже собрала много звуков, она жадно копила и прятала их, опасаясь, как бы чужие люди не отобрали ее последнее сокровище, как уже отобрали возлюбленного. Особенно страшно становилось в сумерках.
И однажды — Пат давно уже не считала дней — в этот страшный час между днем и вечером дверь распахнулась, и вошел Стив. Пат мгновенно забилась в угол кровати.
— Ты пришел взять у меня мое богатство, как и они?
Но вместо ответа Стив улыбнулся, присел на кровать и крепко прижал девушку к себе. Гладя Пат по шелковым волосам и худенькой ссутулившейся спине, он помолчал еще немного, а потом просто и весело сказал:
— Нет, я пришел подарить еще большее богатство — сейчас мы с тобой уедем отсюда, уедем туда, где теплое море и живая трава под ногами. Ты будешь там придумывать свои новые замечательные передачи, а я — организовывать новые великие проекты. Но главное, мы будем вдвоем выращивать малыша: сначала в тебе, как цветок в оранжерее, потом в колыбельке, потом в доме, а потом в мире… Ну‑ка, как он там? — И Стив смело положил руку на ее уже не скрываемый спортивным костюмом живот. — Вот так великан! Все. Пошли. Вещи уже в машине.
Личико Пат никак не изменило своего зверушечьего выражения, но она покорно опустила глаза, встала с кровати и пошла вслед за Стивом.
Они ехали в Ки Уэст, к благословенным Багамам. Все двадцать с лишним дней, которые Пат провела в клинике, Стив разузнавал про лучших психотерапевтов и изучал новые методики. В конце концов, он совсем запутался во всех этих биоэнергетиках, вегетотерапиях и черт знает, чем еще — Пат же, как сообщали в клинике, таяла на глазах. И тогда Стив махнул рукой на свои принципы и позвонил Руфи.
«Прекрасная креолка» выслушала его совершенно спокойно, не удивляясь и не перебивая.
— Так ты говоришь о той девице с телевидения «Гранада», которая решила в чем‑то убедить меня своим пузом?
Такого Стив не мог предвидеть никак.
— Ты виделась с ней, Руфь?!
— Разумеется. Она примчалась в институт, как сумасшедшая, едва мы вернулись из Швейцарии, стала просить показать могилу и демонстрировать свой живот.
— И ты… Ты ей отказала?
— Мой сын — это только мой сын, Стив. Страшная догадка пришла в голову Шерфорду.
— Когда это было, Руфь, вспомни, пожалуйста!
— Ты хочешь сказать, что я своим отказом вызвала ее суицид? Не смеши, милый, и не забывай, что я психиатр. В том состоянии, в каком я ее видела, она все равно предприняла бы эту попытку. А днем раньше или позже…
— Но ты могла остановить ее, помочь…
— Я? Зачем? Они и так проходят через мои руки десятками.
— Но ведь это ребенок Мэтью!
— Большой вопрос. А если ты так в этом уверен, то и возись с ней сам.
— Именно поэтому я и разговариваю сейчас с тобой.
— а я‑то думала, ты хочешь кое‑чем как следует насладиться. Полагаю, мои таланты в этом заметно усовершенствовались.