— Что это за звук? — непослушными губами спросила Пат.
— Это йодль,[21] — почти беззвучно ответил Милош, а через несколько секунд Пат почувствовала, как его влажное тело обмякло, и он засопел, как ребенок, уткнувшись ей в ямку между плечом и шеей.
Самые верхушки лиственниц уже порозовели.
Через полчаса Пат легонько потянула Милоша за ухо.
— Проснись, а то я пропущу обещанный рассвет в Альпах!
Мальчик испуганно распахнул черные заспанные глаза, под которыми легли синеватые тени. Все его лицо словно подсохло за эту ночь: пропала припухлость губ, резче очертился подбородок, крупный нос стал тоньше. Он вскочил и тут же застыдился своей наготы.
— Я сейчас оденусь… — торопливо забормотал он.
— Нет уж, оставайся таким, как был, — Пат ласково погладила длинные стройные ноги, и от этого прикосновения Милош покраснел, пытаясь закрыть свою вновь восставшую плоть.
Но она властно отвела его руки.
— Разве ты не знаешь, что теперь ты мой? — Пат тоже встала и коснулась грудью его мгновенно напрягшегося тела. Юноша тут же попытался сжать ее в объятиях. — Нет. Потом.
Она подвела его к краю площадки и, взяв за руку, сама встала рядом. Огромный сияющий диск стоял, казалось, вплотную к ним — можно было протянуть руку и попасть прямо в это жидкое розоватое золото. А под ним высились средневековые соборы и башни, сплошь залитые опаловым сиянием переливчатых красок. Снопы алмазной пыли поднимались отовсюду и гасли в многоцветной дымке, еще скрывающей рваные очертания лесов и утесов. И в центре этого великолепия стояли они, обнаженные мужчина и женщина.
— Милош… — одним дыханием позвала Пат, и оба упали на бархатный мох, мгновенно принимавший очертания их тел. И снова первобытная мощь, стремящаяся к цели напрямик, не признавая игр и уловок, не давала телу Пат ответить. Она переставала ощущать себя, в ней уже просто не было места, чтобы взрастить в себе чудный цветок. И не раздавалось спасительного йодля…
После они сидели у все‑таки разожженного Милошем костра, и Пат гладила его по вьющимся волосам, стараясь не смотреть на низко опущенное лицо, по которому текли редкие крупные слезы.
— Я знаю, — твердил он, — я что‑то делаю не так, а вы молчите…
— Просто пока ты слишком много думаешь о себе.
— Нет, я стараюсь, я люблю вас, но я не могу, это сильнее меня, оно ведет и ведет…
Пат села ближе и силой положила голову Милоша себе на колени.
— Не надо! — Он вырвался молча, почти со злобой. — Я почувствую ваши ноги, и все начнется сначала, а я не хочу больше так, один! — И слезы брызнули у него из глаз.
— Послушай, Милош, ведь ты теперь совсем взрослый и должен понимать: ничто не приходит сразу. Когда ты утолишь свой первый голод, тебе будет проще думать о других. Ты же сам знаешь, разве можно спрашивать с голодного человека, правда?
— Да, но вы станете презирать меня. И… ведь вы хотели сегодня уехать… и я никогда не узнаю… Иисусе! — вдруг совсем другим тоном произнес он. — Гроза! Здесь в грозу такие ветры, что крыши заваливают камнями, чтобы не снесло. Нам надо быстро, быстро двигаться к какому‑нибудь гастхаузу, иначе беда!
Они вбежали на низкое крыльцо старинного «Риги‑Кульм», когда первые тяжелые капли уже легли темными пятнами на их одежду.
Пат заказала комнату под самой крышей, откуда был виден выписанный во всех деталях игрушечный мирок низин. Тончайшие шпили колоколен, несмотря на дождь и расстояние, ясные и четкие, словно выгравированные на стали, зеленые кочки лесов, бирюзовые камешки озер — все казалось искусным макетом отсюда, из грозовой темноты вершин.
— Вы, наверное, замерзли? — Милош растерянно стоял посреди крошечной комнаты и казался слишком большим и неуклюжим для ее размеров. — Я сварю кофе, да?
Он варил его намеренно долго, словно боялся снова оказаться лицом к лицу с Пат. Они выпили одну джезву, потом вторую, — не глядя друг на друга и не разговаривая. Пат с ужасом чувствовала, как ее бедра начинают наливаться тяжким хмельным желанием. Она осторожно приподняла за подбородок опущенную голову Милоша и подула, убирая с лица кольца густых волос.
21
Йодль, или тирольская трель, — напев альпийских горцев, отличающийся руладами, большими интервалами и переходами от фальцета к грудным низким регистрам.