Дил использовал третью спальню в качестве кабинета. В рамке висела фотография Дила, держащего ребенка, которым, как я предположила, была Анна. Снимок, очевидно, был сделан в палате. Но для меня все младенцы выглядели более или менее одинаково. Дил смотрел на младенца с такой любовью. Возможно, это была Анна, а возможно, это был другой ребенок. Малышку запеленали в одеяльце.
Я убирала, чистила и задавалась вопросами. Я приводила в порядок, чистила, пылесосила, полировала и мыла шваброй, и деятельность приводила меня в чувство. Но я ничего не решила.
Когда я вошла в комнату Анны еще раз, чтобы вернуть Барби, найденную в кухне, то посмотрела более внимательно на оформленную коллекцию снимков Анны. На одной из них была женщина, должно быть, первая жена Дила, мать Анны. Она была симпатичная, как Верена; и как у Верены у нее были каштановые волосы и голубые глаза. Кроме этого, ничем другим она не была похожа на мою сестру. Я смотрела на фотографию, пытаясь прочитать женский характер в этом сходстве. Виделось ли что-то напряженное, что-то отчаянное, в том, как она сидела, стиснув руки с маленькой собачкой на коленях? Ее улыбка была напряженной, неискренней?
Я покачала головой. Ни за что не задумалась бы над фотографией, если бы не знала, что женщина в конечном счете покончила с собой. Много отчаяния и так хорошо скрыто. У Дила была сумасшедшая мать, и он женился на сумасшедшей женщине. Я испугалась, что он увидел что-то в глубине Верене, о чем мы не подозревали, какую-то внутреннюю слабость, которая привлекла его. Но Верена казалась нормальной и сильной, а у меня есть встроенный счетчик Гейгера на ненормальность в других.
Странно было видеть одежду Верены в половине шкафа Дила, ее фарфор. Она по-настоящему переехала в дом Дила. Сколько Верена потеряет, если Анна окажется не его дочерью, конечно, будет скандал, а все скандалы заканчиваются... освещением в СМИ, неудержимым и накрывающим с головой. Я вздрогнула, понимая, как это может повлиять на жизнь.
Свадьба близко. Еще один день.
Очень неохотно я вернулась в кабинет Дила и открыла шкаф для хранения документов. Надела пару свежих резиновых перчаток и на мгновение застыла. Это показывает, насколько виноватой я себя чувствую.
Но это должно быть сделано.
Дил был аккуратным человеком, и я быстро нашла файл с простой пометкой «Анна, годик». На каждый год жизни свой документ, содержащий рисунки, фотографии и страницы с перечислением, что забавного она сделала или сказала. Файлы школьного возраста были забиты до отказа табелями и баллами за тесты.
Первый год Анны был самым важным. Файл содержал свидетельство о рождении Анны, справку ее прививок, детский альбом, и какие-то негативы в белом конверте с пометкой «Рождение ребенка». Почерк Дилу не принадлежал. Там не было вещи, удостоверявшей бы личность Анны. Ни группы крови, ни записи о приметах. В свидетельстве из больницы имелись следы Анны, сделанные черными чернилами. Надо спросить Джека, были ли у Маклесби подобные отпечатки. Если контур ноги Саммер Дон отличается от ноги Анны, это ведь что-нибудь да значит?
Тупик. Тупик.
И тут я вспомнила негативы с пометкой «Фотографии рождения». Где лежат альбомы с семейными фотографиями?
Я нашла их в шкафу в гостиной и благословила Дила за то, что он был таким организованным. Они были помечены по годам.
Я взяла папку с пометкой «Год рождения Анны». Там были фотографии: красный младенец в руках доктора, испачканных кровью и другими жидкостями, рот открыт в вопле; теперь ребенка держит радостный Дил в маске; круглая попка ребенка повернута к камере, по-видимому, его взяла медсестра. В углу было лицо, принадлежащее женщине на фотографии из комнаты Анны. Ее мать, Джуди.
И на попе ребенка была большая коричневая родинка.
Это доказательство, не так ли? Это бесспорно карточка из родильной палаты, это бесспорно ребенок, родившийся у Дила и его жены, Джуди. И этим ребенком с третьей фотографии, качаемым в руках женщины на фото из комнаты Анны, была абсолютно точно настоящая Анна Кинджери.
Восторг, что я нашла что-то определенное, помог мне преодолеть муки вины, когда я достала ключевую фотографию из альбома. Она легла в мой кошелек после того, как я вернула фотоальбом на его прежнее место.
Я закончила уборку, осмотрела дом, сочла его чистым. Убрала мусор в баки, убралась перед фасадом дома и на крыльце. Закончив, я вернулась в дом, чтобы убрать метлу.
Дил стоял в кухне.
У него в руках была груда почты, он перетасовывал ее. Когда метла ударилась об пол, Дил резко поднял глаза.
— Привет, Лили, рад видеть тебя, — сказал он. Он улыбнулся мне, его мягкое и легко забывающееся лицо лучилось доброжелательностью. — Эй, я испугал тебя? Я думал, ты слышала, когда я заехал в гараж.
Он, должно быть, заехал с черного хода, пока я подметала у дома.
Все еще напряженная, я нагнулась за метлой, довольная тем, что моего лица не видно, пока я не приду в себя.
— Видел Верену в центре, — сказал он, когда я выпрямилась и убрала метлу в шкаф. — Я не могу поверить после всех этих ожиданий, что завтра день нашей свадьбы.
Я отжала тряпку и рассеянно и аккуратно повесила ее над раковиной.
— Лили, ты не повернешься, чтобы посмотреть на меня?
Я повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Лили, знаю, мы никогда не были близки, но у меня не было сестры, и я надеялся, что ты станешь ею.
Меня выбило из колеи. Эмоциональные просьбы не лучший способ заставить дружеские отношения появиться.
— Ты не знаешь, как тяжело это было для Верены.
Я подняла брови.
— Прошу прощения?
— Быть твоей сестрой.
Я сделала глубокий вдох. Затем махнула рукой, как бы говоря «Объясни?»
— Она убьет меня, если узнает, что я сказал это. — Он покачал головой от своей собственной смелости. — Она никогда не чувствовала себя красивой, как ты, умной, как ты.
Это теперь неважно. Это не имело значения уже практически десятилетие.
— Верена, — начала я, мой голос звучал зло, — взрослая женщина. Мы не подростки.
— Когда ты – младшая сестра, очевидно у тебя есть багаж, который ты всегда несешь с собой. Верена думает именно так. Она всегда чувствовала себя так, даже когда ты сбежала. С твоими родителями. С твоими учителями. С твоими друзьями.
Что это за дерьмо? Я холодно посмотрела на Дила.
— И когда тебя изнасиловали...
Он еще получит за то, что вот так просто произнес это слово.
— ... и все внимание было сосредоточено на тебе, то, что ты хотела от него избавиться, в какой-то мере принесло Верене... удовлетворение.
От чего почувствовала себя виноватой.
— И, конечно же, она стала чувствовать себя виноватой за некоторое возмездие в виде твоей боли.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты, кажется, не рада быть здесь. На свадьбе. В городе. Кажется, ты не рада за свою сестру.
Мне была непонятна связь между этими явлениями. Я должна вилять хвостом от того, что Верена выходит замуж... потому что она чувствовала себя виноватой, когда меня изнасиловали? У меня не было открытой враждебности по отношению к Дилу Кинджери, поэтому я старалась не обращать внимания на его домыслы.
Я покачала головой. Никаких связей мне тут не видно.
— Поскольку Верена хочет выйти за тебя замуж, я рада за нее, — сказала я осторожно. Я не собиралась извиняться за то, кем я была и кем стала.
Дил посмотрел на меня. Он вздохнул.
— Ну, все пройдет хорошо настолько, насколько только сможет, я думаю, — сказал он с жесткой улыбкой.
Полагаю, да.
— А как насчет тебя? — спросила я. — Ты женился на одной сумасшедшей. Твоя мать не совсем предсказуема. Я надеюсь, ты не видишь ничего подобного в Верене.
Он запрокинул голову и расхохотался.
— Если ты во что-то вцепишься, Лили, то не отпустишь, — сказал он, тряся головой. Он не счел это привлекательным. — Ты говоришь мало, но твои заявления не в бровь, а в глаз. Я думаю, твои родители хотели спросить меня об этом в течение последних двух лет.