— Ого, — сказала я, качая головой в знак признания. Там стояли три длинных стола ( уверена, что мои близкие одолжили их у церкви), накрытые блестящими белыми скатертями, каждый их дюйм был покрыт товарами народного потребления. Бокалы, тканевые салфетки и скатерти, фарфор, серебро, серебряные вазы, ножи для писем, фотоальбомы, ножи и разделочные доски, тостеры, одеяла...
— Люди — такие милые, — сказала Верена, ответ ее прозвучал заученно; нет, имела-то она в виду именно это, но я была уверена, что она говорила это гостям снова и снова.
— Ну, им никогда не приходилось тратиться на нас, не так ли? — заметила я, поднимая брови. Ни я, ни Верена, никогда не были замужем, в отличие от некоторых наших знакомы из средней школы, которые на настоящий момент были разведены уже дважды.
Из кабинета в гостиную вышла мама. Она была бледной, как и я. Верене нравилось загорать, а отец загорал неизбежно; он скорее будет работать во дворе, чем заниматься сидячей работой.
— О, милая! — сказала моя мать и прижала меня к себе. Моя мать была ниже меня, тонкая, ее волосы были блондинистыми, почти белыми. Глаза голубые, как и у каждого члена нашей семьи, но их цвет, кажется, углубился за прошедшие пять или шесть лет. Ей никогда не приходилось носить очки, ее слух был превосходным, и она победила рак молочной железы десять лет назад. Она не носила трендовую или модную одежду, но никогда не выглядела плохо одетой.
Месяцы, годы, казалось, таяли. Такое ощущение, словно я видела их только вчера.
— Где папа? — спросила я.
— Он пошел в церковь, чтобы взять еще один стол, — объяснила Верена, пытаясь улыбаться не так широко. Моя мать подавила свою улыбку.
— Он взял напрокат весь этот свадебный хлам?
— Ты же знаешь, — сказала Верена. — Ему просто это нравится. Он ждал этого многие годы.
— Это будет свадьбой десятилетия в Бартли, — сказала я.
— Ну, — начала Верена, когда мы двинулись через холл к моей старой комнате, — если миссис Кинджери сможет добраться сюда, то возможно. — Ее голос звучал немного плаксиво и плоско, как будто это беспокойство или жалоба возникли так давно, что истинные эмоции выцвели.
— Мать Дила может не приехать? — спросила я недоверчиво. — Так, она действительно старая и больная... или что?
Моя мать вздохнула.
— Мы совершенно не можем решить, в чем проблема, — объяснила она. Она посмотрела вдаль, как будто ключ к разгадке поведения будущей свекрови Верены написан на газоне за окном.
Верена взяла мою сумочку и открыла шкаф, чтобы подвинуть вешалки. Я поставила чемодан на тройной комод, который был моей гордостью и радостью в шестнадцать лет. Верена оглянулась на меня через плечо.
— Я думаю, — сказала она, — что, может быть, миссис Кинджери так сходила с ума из-за первой жены Дила, что она не хочет видеть ее замену. Ты знаешь, Анна – их малышка, и все такое.
— Мне кажется, что она бы обрадовалась, что у Анны будет такая хорошая мачеха, — вслух сказала я, подумав, какая из Верены может выйти мать.
— Это была бы разумная позиция. — Мама вздохнула. — Я просто не знаю, да и ты не спросишь напрямую.
Я могла. Но знала, что они этого не хотят.
— Она должна приехать на завтрашнюю репетицию, верно?
Мои мать и сестра с тревогой переглянулись.
— Мы так думаем, — сказала Верена. — Но Дил, кажется, не собирается мне сообщить, что предпримет эта женщина.
Мать Дила (Дилларда) Кинджери все еще была в родном городе Дила, как я понимаю, в Пайн-Блафф.
— Как долго ты встречаешься с Дилом? — спросила я.
— Семь лет, — сказала Верена, ослепительно улыбаясь. Очевидно, этот вопрос часто задавали Верене и Дилу с тех пор, как они объявили о свадьбе.
— Дил старше тебя?
— Да, он даже старше тебя, — сказала сестра.
Некоторые вещи никогда не меняются.
С порога дома донеслось приветствие отца.
— Кто-нибудь придет и поможет мне с это чертовой штукой? — проревел он.
Я спустилась туда первая.
Мой отец был коренастым, низеньким и лысым как шар для игры в боулинг. Он тащил длинный стол из кузова пикапа к парадной двери и определенно нуждался в помощи, чтобы затащить его по лестнице.
— Привет, голубка, — сказал он, сияя улыбкой.
Я поняла, что улыбка исчезнет достаточно скоро, поэтому, обняла его, пока была возможность. Потом я взялась за стол, который он прислонил к железным перилам, дотащить до парадной двери оставалось лишь пару шагов.
— Ты уверена, что он не слишком тяжелый для тебя? — засуетился папа. У него всегда было заблуждение, что нападение, которое я пережила, сделало меня слабой внутренне, что каким-то таинственным образом я стала хилой. Факт, что я мог отжать лежа 120 фунтов, иногда больше, никакого влияния на это заблуждение не оказывал.
— Все нормально, — сказала я.
Он взялся за другую часть стола, с которой металлические ножки сворачивались вниз, чтобы его легче было нести. Немного маневрируя, мы втащили его в гостиную. Пока я держала стол, он вытащил металлические ножки и вправил их на место. Мы поставили стол. Все это время он волновался вслух, что я слишком сильно напрягаюсь.
Глаза сильно зажгло.
Моя мать появилась в самый последний момент с еще одной безупречной белой скатертью. Не говоря ни слова, встряхнула ее. Я схватила свободный конец, и мы ровно ее расстелили по столу. Отец всё болтал о количестве свадебных подарков, которые Верена и Дил получили, о количестве свадебных приглашений, которые они послали, о подтверждениях, которые они получили, о приеме...
Я тайком разглядывала его, когда мы переставляли некоторые подарки на новый стол. Папа выглядел не очень хорошо. Его лицо казалось краснее, чем должно было быть, ноги, казалось, болели, а руки немного дрожали. Я знала, что ему поставили диагноз: высокое кровяное давление и артрит.
Возникла неловкая пауза, когда мы завершили нашу задачу.
— Поехали в мою квартиру, посмотрим платье, — предложила Верена.
— Хорошо.
Мы сели в автомобиль Верены для короткой поездки в ее квартиру, которая располагалась в небольшом желтом домике, стоящем рядом с большим старым желтым домом, где жили Эмори и Мередит Осборн с их маленькой дочкой и новорожденным ребенком, объяснила Верена.
— Когда Осборны купили этот дом у старой миссис Смитертон, она собиралась уехать в поместье Кизил, я говорила тебе? Я волновалась, что они поднимут арендную плату, но они этого не сделали. Они мне оба нравятся, хоть вижу их я нечасто. Девочка такая милая, всегда с бантиком в волосах. Она иногда играет с Анной. Время от времени Мередит забирает Анну и малышку О’Шисов после школы.
Мне кажется, я вспомнила, что О’Шисы – это пресвитерианский священник и его жена. Они приехали сюда после моего переезда в Шекспир.
Верена продолжала болтать, как будто только и ждала, чтобы рассказать мне свою жизнь во всех подробностях. Или как будто она чувствовала себя со мной неловко.
Мы съехали с дороги и проехали к большому дому, чтобы припарковаться. Ее дом был копией большого в миниатюре, сделанной с бледно-желтой обшивкой, темно-зелеными ставням и белой отделкой.
Во дворе играла маленькая девочка, худенький ребенок с длинными каштановыми волосами. Конечно же, веселый красно—зеленый бант торчал прямо над ее челкой. В этот холодный день она была одета в тренировочный костюм, а сверху еще и в пальто и наушниками, но, тем не менее, похоже, ей было холодно. Она помахала, когда Верена вышла из своего автомобиля.
— Привет, мисс Верена, — прокричала она вежливо. В руках она держала мяч. Когда я вышла из пассажирской двери, она уставилась на меня с любопытством.
— Ева, это моя сестра — Лили. — Верена повернулась ко мне. — У Евы тоже есть сестра.
— Как ее зовут? — спросила я, чувствуя необходимость в вопросе. Я очень неуверенно чувствовала себя с детьми.
— Джейн Лилит, — пробормотала Ева.
— Как мило, — сказала я, потому что не могла придумать, что еще можно добавить.
— Сейчас твоя сестричка спит? — спросила Верена.