Во время поездки в Бартли, который находился в трех часах езды на восток и немного севернее Шекспира, я попыталась получить какое-то радостное предвкушение от предстоящего визита.
Это было бы проще, если бы я ненавидела своих родителей. Но я любила их.
Это никоим образом не их вина, что меня похитили, изнасиловали, и СМИ везде раструбили об этом, моя и их жизни изменились еще больше, чем это было неизбежно.
И никоим образом это не их вина, что никто, пока я росла, не относился ко мне, как к нормальному человеку, после того мига, когда изнасилование оказалось под вниманием прессы и телевизионных камер.
Это не вина моих родителей, что мой парень, с которым мы встречались два года, бросил меня после того, как пресса переключила свое внимание с меня на него.
Ничто из этого не было их или моей ошибками, но это навсегда изменило отношения между нами. Мои мать и отец не могли смотреть на меня, не думая о том, что произошло со мной. Они не могли говорить со мной без окрашивания разговора в банальный тон. Моя единственная родная сестра, Верена, которая всегда была более спокойной и гибкой, чем я, никогда не могла понять, почему я не отошла от этого и не продолжила вести привычный образ жизни; мои родители не знали, как наладить контакт с женщиной, которой я стала.
Борьба с этими эмоциями была утомительной, похожей на бег хомячка в колесе, и я обрадовалась, завидев предместья Бартли — бедные покосившихся домишки и незначительные компании, которые покрывали пятнами подъезд к большинству маленьких городов.
Потом я проехала мимо заправки, где мои родители пополняли баки своих автомобилей; мимо химчистки, куда мама сдавала пальто; мимо пресвитерианской церкви, которую они посещали всю свою жизнь, где их крестили, женили, крестили их дочерей, и где они будут похоронены.
Я повернула на знакомую улицу. Еще один квартал, и вот дом, в котором я выросла, одетый в свое зимнее пальто. Розовые кусты подстрижены. Ровная трава большого двора была бледной от инея. Дом стоял посреди большого участка, окруженный клумбами моего отца. На парадной двери висел огромный рождественский венок, сделанный из скрученных виноградных лоз и небольших игрушечных золотых труб, а украшенная ель виднелась в большом окне гостиной. Родители перекрасили дом, когда Верена и Дил обручились, поэтому дом сиял белым в честь проведения свадебных торжеств.
Я припарковалась на обочине дороги на бетонном козырьке, который сделали мои родители, когда мы с Вереной начали ездить. У нас частенько бывали друзья, и родители устали от того, что их машинам постоянно закрывали проезд.
Я вылезла из автомобиля и долго-долго смотрела на дом, разминая ноги после поездки. Когда я тут жила, он казался таким большим. Я всегда считала, что мне повезло расти в этом доме.
Теперь же я видела довольно типичное строение, дом в стиле пятидесятых годов, с двойным гаражом, гостиной, рабочим кабинетом, большой кухней, столовой, тремя спальнями и двумя ваннами.
За гаражом было рабочее помещение для моего отца, не сказала бы, что он там что-то делал, но все мужчины нуждались в таком. По той же причине в спальне моих родителей в углу стояла швейная машинка, ведь она должна иметься у каждой женщины, невзирая на тот факт, что моя мать ни разу не использовала ее для чего-то значительнее распоротого рукава. И мы, Барды владели полным набором фамильного серебра, хотя никогда из него не ели. Когда-нибудь, со временем, мы с Вереной поделим серебро между собой, и забота о нем ляжет на наши плечи; то тяжелое, декоративное серебро было слишком прекрасно и слишком проблематично в использовании.
Я вытащил чемодан и сумку с заднего сидения и подошла к парадной двери. Мои ноги казались все тяжелее с каждым шагом.
Я была дома.
Верена открыла дверь, мы бегло оценили друг друга, и только потом обнялись.
Верена выглядела хорошо.
В детстве я была симпатичнее. Мои глаза были голубее, нос — прямее, губы — полнее. Но это больше не имело для меня значения. Думаю, для Верены это все еще очень много значит. Волосы у нее длинными и скорее красными, чем каштановые. Она носила синие контактные линзы, которые усиливали цвет ее глаз до причудливой степени. Нос был слегка курнос, рост приблизительно на два дюйма ниже моего, большие грудь и зад.
— Как свадебный процесс? — спросила я.
Она распахнула глаза и заставила руки дрожать. На пороге.
За ней я видела столы, которые были приспособлены под подарки.
— Ого, — сказала я, качая головой в знак признания. Там стояли три длинных стола (уверена, что мои близкие одолжили их у церкви), накрытые блестящими белыми скатертями, каждый их дюйм был покрыт товарами народного потребления. Бокалы, тканевые салфетки и скатерти, фарфор, серебро, серебряные вазы, ножи для писем, фотоальбомы, ножи и разделочные доски, тостеры, одеяла…