Они спорили и перебрасывались бесполезными словами. Канцлер пребывал в задумчивости и воспринимал разговоры лордов как городской шум.
«Восстание в Этерне… — палец вычерчивал на столе невидимые линии дворцовых башен, — именно сейчас? Три года назад оно имело бы смысл: полная смена власти, бунт дворян на окраинах, неурожай. Чернь могла взять вилы и потребовать еды, но было тихо. Жрецы — хорошие увещеватели. Особенно если им платят. Почему сейчас?»
— Это просто один мальчишка!
— Который заявил, что он такой не один.
— Под пытками, прошу заметить.
— Лорды! — наконец поднял ладонь Генрих, и все примолкли. — Есть весьма эффективный способ проверить, стоит ли кто-то за мальчишкой и вчерашним нарушителем.
Его пальцы в перстнях в предвкушении забарабанили по столу. Все лорды посмотрели на канцлера в ожидании.
***
Несколько дней спустя.
Королева выбрала тёмно-зелёный наряд и оделась. Квадратный вырез на груди был таким высоким, что не распалил бы даже самое жадное воображение, а отсутствие украшений, кроме маленьких серёг, придавало королеве простоватый вид. Сейчас она ничем не отличалась от зажиточных горожанок, а стянутые в тугой узел вьющиеся волосы и вовсе добавляли ей годы. Как и чересчур густые белила.
Вчера король прислал письменное приглашение на прогулку. Настолько вежливое, что, Микая была уверена, сочинял не он. Весь свет видел её унижение на пиру, когда король предпочёл молодую танцовщицу, а королеву практически выставил вон. Вероятно, эта прогулка должна была стать извинением, которого на самом деле не будет.
Говорят, эта Розалин проводит в королевской спальне дни и ночи. О да, Микая знала её имя. Весь дворец сплетничал, что король пишет ей любовные стихи. И что же?
Микая покинула покои и направилась в сторону крыла короля. Все по пути склоняли перед ней головы, но, Микая знала, за спиной шептались и обсуждали события на пиру.
Конечно, ведь других новостей не случилось. Ни убийцы, проникшего во дворец, ни готовящегося восстания против короля. Впрочем, последнее было попросту смешно и грустно одновременно. Несчастные мятежники умрут ни за что.
Арчивальд уже ждал королеву в коридоре, где сходились два дворцовых крыла. Завидев её, он закатил глаза и просто пошёл вперёд к воротам. Микая тоже не стала его приветствовать, но всё же заговорила:
— Полагаю, Ваше Величество были заняты эти дни и не могли прислать королеве новостей. — Арчивальд остановился и Микая вслед за ним, отставая на полшага. — Иначе бы вы непременно успокоили свою супругу и заверили её в безопасности и своём уважении.
Нет, королева не собиралась говорить о танцовщице. Эта шпилька была в руках короля, и Микая не намеревалась устраивать сцен ревности.
Они сели в закрытую карету, окружённую многочисленной стражей в синих и красных мундирах. Окна закрыты плотными бархатными занавесками, и Микая хотела впустить в карету свет, но Арчивальд перехватил её за запястье и отбросил его от окна.
— Куда же мы едем, Ваше Величество? — чопорно спросила Микая.
— Это сюрприз, — улыбнулся король, и от этой самодовольной усмешки королеве стало не по себе.
За всю дорогу она успела передумать все мысли, и одна была мрачнее другой. Несомненно, на «приглашение на прогулку» повлиял канцлер, но что придумал король?
Постепенно к мерному стуку копыт лошадей прибавился городской гул. Вокруг ходило много людей, и стражники криками прогоняли их с дороги. Карета ехала всё медленней, как если бы пробиралась через густую толпу. Гомон прохожих уже преследовал их позади, гудел вокруг и далеко впереди.
Когда карета остановилась, Микая напряглась. Перед ней открыли дверь, и свет ударил по глазам. В следующий же миг она отчётливо увидела городскую площадь и деревянный помост с двумя виселицами, окружённый толпой народа.
— Вот и прогулка, — усмехнулся Арчивальд и вышел из кареты.
Микая замешкалась. Но король не спрашивал, чего она хочет. Он даже протянул ей руку, чтобы якобы помочь сойти со ступеньки. Микая подчинилась и прошла рядом с ним по коридору из строя стражников. Толпу оттеснили от них на несколько шагов.
Королева шла, высоко подняв голову, как подобает ходить знатной леди, но сердце гулко стучало. Путь до другого помоста с двумя креслами казался вечностью. Толпа шумела, и Микае думалось, что она вернулась в прошлое.
На этой же площади три года назад состоялась другая казнь. Горожане тогда собирались ещё затемно, чтобы занять места. Буднично рассуждали о том, а применит ли пытки палач, растянет ли страдания приговорённого или оборвёт его жизнь одним точным ударом?
Всем хотелось зрелища… и все жаждали крови и отмщенья.
Микая тогда сидела рядом с Арчивальдом уже его невестой и будущей королевой Адаманта и смотрела, как осуждённого вели к палачу. Он был весь избит, белая рубашка пропиталась кровью. Из толпы в него бросали камни, проклинали всеми словами, готовы были разорвать, и страже стоило больших усилий довести его живым до места казни.
Его поставили на колени. Объявили, что отныне в глазах людей и богов его имя «Убийца» и «Предатель» за то, что посмел пролить Благословенную кровь. Осуждённому дали время лишь на одну молитву, но он не молился.
Он смотрел на Микаю. И не было во взгляде ни ненависти, ни вины — лишь пустота. Микаю приковал этот взгляд, она не могла сдвинуться с места. Не могла опустить свой взгляд. Он что-то говорил ей, пытался докричаться осипшим горлом. До последнего мига, прежде чем палач отрубил ему голову.
Тогда Микая впервые так испугалась крови. Она закрыла лицо ладонями, почти вскрикнула. Никто не осудил бы её. Она же слабая женщина. Но тихий смешок справа от неё заставил её голос пропасть.
Арчивальд наслаждался. Он не смотрел на свою невесту, а продолжал с интересом следить и хлопать в ладоши тому, как палач поднимал голову казнённого и показывал толпе.
Тело не хоронили. Позже Микая узнала, что его бросили глубоко в чаще на съедение диким животным. Человек, что смотрел только на неё перед своей смертью, больше не существовал.
И сейчас король снова привёл её на казнь. Только теперь вместо меча палач готов взяться за рычаг люка. И Микая догадывалась, кого сегодня будут вешать.
Их привезли в закрытой чёрной повозке. Первым вывели мужчину. От пыток на нём живого места не осталось. Чёрные грязные патлы свисали на опухшее лицо. Обрывки рубашки алели от крови, а сухожилия на ногах перерезаны. Стражникам приходилось почти тащить его на себе.
«Значит, это он проник во дворец…»
А следом из повозки вывели второго, и Микая не сдержала вздох. Совсем ребёнок. Бледный, худой, такой же замученный. Но ребёнок. Когда их привели на помост, он льнул к мужчине, словно сын к отцу, пытался заглянуть ему в глаза, что-то сказать еле ворочавшимся языком. Мужчина ответить не мог. Его язык был вырван… а может, и откушен намеренно.
Над помостом высились две петли. Две. И одна опущена чуть ниже.
Микая вопросительно посмотрела на Арчивальда, а он лишь самодовольно улыбнулся ей и снова повернул голову к виселице. Он будет наслаждаться видом смерти. Как тогда.
Королева отвернулась. Она ничего не сделает с этим. Несчастные глупые мятежники умрут ни за что.
— Смотри. — Король накрыл её запястье ладонью. — Смотри. Ты же хотела на прогулку.
Любой бы не увидел в этом жесте ничего особенного — король взял свою жену за руку. И лишь Микая чувствовала, что не взял, а до боли придавил к ручке кресла.
Она снова взглянула на осуждённых. Мальчик плакал. Он старался держаться, но не мог.
— Прости, Робер, — донёс ветер его слова. — Прости меня.
Мужчина не мог ему ответить, но пытался улыбнуться, ободрить, когда ему на шее затягивали петлю. Его рубаха разорвана на груди и висела клоком, и на мешковатой тёмной ткани на изнанке вышито что-то белое.
Возле палача на помосте возник распорядитель и развернул короткую бумагу.
— Осуждённые Деш и Робер повинны в убийствах стражи и попытке убийства королевской семьи. От имени Его Королевского Величества Арчивальда Канвальда приказ повесить их, а имущество забрать в пользу короны. К казни приступить немедленно. Подпись короля.