«Полагаю… радоваться ненастоящему торжеству будет слепец… или глупец. Лгать — притворщик и плут. А правду скажет… смелый?» — пролепетал в ответ Румель.
Генрих тогда скривил губы и больше не спрашивал. Румеля всё равно назначили командиром стражи «за многолетнюю верность», но ответ на загадку он так и не узнал. И позабыл про неё. Может, ответ всё же был правильный?
Официально Румель управлял только местной стражей и ведал безопасностью дворца. Даже у городских стражников формально значился свой командир. На деле же Румель командовал каждым солдатом в столице и ближайших областях и получал на свой стол доклады со всех мест. Собственная внутренняя армия. Только внешней управлял не он, а военный генерал.
Отец Румеля всегда считал его никудышным сыном. Поглядел бы он теперь! Теперь к нему — Румелю — ластились все ближайшие родственники, а раньше воротили носы. С лёгкой руки он рекомендовал на должности кузенов, приближал к себе их сыновей, устроил придворной дамой племянницу. Своего давнего приятеля продвинул на должность городского судьи. Теперь они все обязаны ему.
И всё это с молчаливого согласия канцлера. Румель не боялся за себя, пока не вставал на пути и верно служил лорду Генриху. О, такой человек как канцлер ценил верность превыше всего: превыше золота, превыше чести, превыше справедливости.
— Отправь генералу Брейгону послание, чтобы внимательней следил за северной границей. Свободен, — закончил канцлер и махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.
«Седрик… он всё так не оставит. Непременно причинит ушерб. Не в пример умнее и настойчивее своего отца», — подумал Генрих.
Докладывали, что перед отъездом Седрика с ним говорила королева. «Я пыталась убедить его принять должность в Совете. Но лорд Седрик не внял моим словам» , — ответила она. И Генрих ей верил. Микая могла как угодно относиться к королю, но открытой войны не желала. Она всегда боялась крови и смертей.
Микая последние дни почти не выходила из комнаты, так как не желала «показывать увечье на губе, дабы не порочить репутацию Его Величества».
Арчивальд тоже сидел у себя тише мыши. Снова ударился в пачкание бумаги и грандиозные строительные планы. Несколько дней покоя…
Что ж, вероятно, король пока больше ничего не выкинет, и стражу можно вернуть к обычному расписанию. Генрих тяжело опустился в кресло и оттянул от шеи платок.
Власть сладка издалека, но вблизи видно больше оттенков. Прикоснёшься — и затянет. И всё же вот она — в этих руках. Вовсе не в коронах.
***
Ивор затаился за углом и ждал. К вечеру воздух похолодел, и шерстяной плащ с капюшоном не только скрывал его личность, но и приятно согревал.
То же чувствовали и остальные, кто присел за мешками, прятался на балкончике или растянулся на крыше с луком. Все они сейчас походили на шайку грабителей, что караулят свою жертву, вот только нужны им вовсе не монеты.
— Витарр, кто-то спрашивает о нас!
Дани прибежал в убежище со всех ног. Ручейки пота стекали с висков, рубашка прилипла к телу, словно кто-то гнался за ним через всю столицу. Дани несколько раз тяжело вдохнул и выдохнул, прежде чем смог сказать хоть слово.
— Кто спрашивает? — нахмурился Витарр.
— Я не знаю его. Одет добротно. На поясе кинжал. Видно, что не из простых. Ума не приложу, кто такой.
— И что он спрашивает?
— Открыто подходит к разному люду и вызнаёт о «мятежниках»! И к Элиашу сегодня подходил, но тот ничего не сказал. Я сам его заметил только что у рынка. Кто-то указал на него страже, так этому дознавателю улепётывать пришлось. Я тайком за ним и узнал, где он живёт — в трактире рядом с пекарней.
— Значит, нас ищет кто-то, и это не стража? — задумался Витарр.
— Поговорим с ним?
— Определённо поговорим. Только я ему не верю.
Ивор, Дани, Ховар и Торн караулили в переулке рядом с пекарней. Даже вечером она дразнила голодные животы запахом выпечки. Подпольщики стояли на месте уже не один час, и Ховар просился «на мгновение» отлучиться за ватрушкой с мёдом, но Ивор запретил.
В любое такое «мгновение» в переулке мог появиться их любопытствующий дознаватель, и что тогда? У каждого была своя роль. Все действия распределены. Поэтому…
— Никаких ватрушек с мёдом, — прошептал Ивор и для себя тоже, так как и его живот готов пробурчать свою голодную песнь.
Впрочем, в последнее время цены так взлетели, что скоро простолюдины смогут позволить себе ватрушки только по праздникам. «Никак к войне готовятся… или просто карманы набивают» — подумал Ивор.
Недалеко отсюда была ещё одна пекарня, но год назад закрылась. Пекаря обвинили, будто он что-то в муку подмешивал и обвешивал покупателей. Донос пришёл от его недруга, который хотел прибрать к рукам заведение.
Это все в округе знали… кроме судьи. Ходят слухи, что он тот ещё взяточник, но имеет покровительство из дворца. Что б его. Если попасть к нему на суд, считай, пропало дело. Что до пекаря, то Ивор с подпольщиками спасли его по дороге в Рудные горы и отпустили к его родным в деревню. Хорошие у него были ватрушки. Жаль, что не всем в этом городе так везёт.
Ивор поправил плащ и спрятал вышитый белый цветок внутрь. На одежде всех остальных вышивка тоже выделялась светлыми нитками. Витарр запретил показывать свои знаки отличия незнакомцу, пусть он и не окажется врагом.
Витарр прав. Вот только Шин… уже успел познакомиться с несколькими подпольщиками и приметить эти цветы у всех. Вот глазастый. И догадливый. Обижался, что Ивор не спешит показывать ему главное убежище. Клялся, что никому не скажет, заглядывал в глаза. Тьфу. Тринадцать лет, а ведёт себя как пятилетний. Талия смеялась, что «папаша» из Ивора никакой.
Вот только глаза у Шина всегда полны ненависти, стоит только завести речь о дворце, дворянах и королях. Ивор рассказал ему про судьбу Деша и надеялся, что мальчик поймёт. Тот только глубокомысленно кивнул.
Серый голубь вспорхнул с ближайшего флюгера. Ивор вернулся к настоящему. Уже темнело, и на улицах стали появляться люди с фонарями — свечами накрытыми бумажными колпаками. Кто был побогаче, использовали стеклянные коробки. В общественных заведениях у входа тоже зажгли лучины и свечки — означали, что открыто. С высоты полный огней город всегда выглядел красиво.
Вход в трактир смотрел на переулок, где прятались подпольщики. А дознавателя всё не было.
— Дани, ты точно уверен, что… — начал Ховар, уже подрагивая от холода.
— Да уверен!.. — терял терпение Дани. — Видел, как он выходил в зелёном дублете и коричневом плаще. Выхаживал почти как дворянин.
В этот миг, словно по воле богов, точно такой человек показался на главной дороге. Ивор бы никак не разглядел цвет его одежды в полутьме, если бы тот не нёс яркий фонарь. Огонёк мерно покачивался, освещая ему путь. Будничной походкой мужчина направился к переулку.
Дани вынырнул из своего угла, выглянул на дорогу и перебежал в другое укрытие. Ивор вопросительно глянул на него и смог увидеть только потому, что знал, что Дани там. Дани же на немой вопрос пожал плечами. Это не значило ни «да», ни «нет».
«Одежда похожа, но лицо не видно, — догадался Ивор. — Придётся рискнуть. Если он подойдёт к трактиру, то начинаем».
Несколько шагов. Короткий свист. Три тени метнулись к человеку в коричневом плаще. Четвёртая осталась стоять на стрёме. Фонарь упал, загорелась бумага. Ховар отпустил незнакомца и кинулся тушить. Из-за этого незнакомец смог вытащить кинжал с пояса, но Ивор успел перехватить его руку.
«Отругать бы Ховара, но избежать пожара — это святое».
— Отвечайте, кто такие и чего надо? — строго спросил незнакомец. Так разговаривают те, кто привык приказывать.
Ивор снова глянул на Дани, а тот в лицо их жертве, и кивнул.
— Это ты нас искал? — тихо спросил Ивор и почувствовал, как чужая рука с кинжалом расслабилась. Незнакомец перестал сопротивляться.
— Вас искал не я, а мой господин, — услышал Ивор спокойный голос, за которым слышалось отточенное годами опыта хладнокровие.