С годами его тело немного обрюзгло, глаза уже подводили, но стройная жена не стала любить его меньше. А Геррон продолжал рассыпаться в комплиментах её красоте и каштановым локонам, пусть годы и прикоснулись к Шарлотте увяданием.
— Лотти, здесь точно нужны жемчужные рукава? Недёшево обойдётся, — почесал лысеющую макушку Геррон.
Только он мог звать её «Лотти». Для остальных она была леди Шарлотта Теафред — дочь небогатого дворянина из младшей знати. Упрямая и непослушная она в молодости отвергла выгодную партию и вышла замуж за простого портного. В своё время об этом шепталась вся столица, а семья Теафред оборвала с Шарлоттой все связи и возложила надежды на младшую дочь. Сейчас эта история давно поросла былью, а сестра Лотти даже заходит иногда в мастерскую заказать новое платье.
— Конечно, нужны, Герро. Вот увидишь, это платье купят за золото.
— Для кого оно? Для леди Каи?
— Нет… нет, — вздохнула Лотти. — Ты же знаешь, что заказывает леди Кая.
— Знаю. Но вдруг она передумает?
Шарлотта и Геррон уже много лет шили наряды для леди Каи. Впервые она пришла к ним в мастерскую ещё ребёнком вместе со своей матерью. «Шарли», как называла её Кая, приходила в восторг, наряжая юную леди в красивые платья.
Кая росла на их глазах и постепенно превратилась в прекрасную девушку и невесту. С какой радостью в глазах она просила Лотти придумать для неё свадебное платье. Только пока это был секрет.
А потом случился страшный пожар.
Прошло много времени, прежде чем леди Кая появилась на их пороге вновь, но перед ними стоял словно другой человек. Платье для свадьбы с другим так и не было закончено. А от кроткой девушки с тёплой улыбкой не осталось следа. Она превратилась в Её Величество королеву Микаю.
Шарлотта до сих пор вздыхает по её судьбе и тому платью, которое леди Кае уже не суждено надеть.
Зазвенел дверной колокольчик. В мастерскую вошла тонкая девушка с веснушками и тугими русыми косами. Одета в невзрачное серое платье без украшений. На вид из простых. Такие редкость в мастерской, обычно Шарлотта и Геррон встречают более обеспеченных покупателей.
Девчушка и впрямь чувствовала себя не в своей тарелке среди разложенных дамаска и парчи, катушек золотых и серебряных нитей, бусин и жемчужин в коробочках, шёлковых лент. Она осматривалась по сторонам и кралась как мышонок, словно боялась коснуться чего-то дорогого.
Геррон оторвался от своих замеров и направил взгляд через очки на входную дверь. Шарлотта по-дворянски оправила складки на юбке и встала встречать посетительницу.
— Чем помочь, милая? — добродушно улыбнулась хозяйка мастерской.
— А… я… меня прислали, — сбивчиво начала девушка.
— И кто же?
Девушка выпрямилась, словно набралась храбрости, и выпалила на одном дыхании:
— Это вы Шарли? Меня прислала «леди Кая».
Портные переглянулись, и в следующий миг Шарлотта улыбнулась, прикрывая дверь и задёргивая занавеску на окне.
— Понимаю. Ты очень вовремя, милая. Как тебя зовут?
— Талия.
Шарлотта кивнула. Секретный пароль совпал.
— Проходи, Талия. «Подберём для тебя платье».
«У леди Каи сообщение для твоих друзей».
*
Дорожная пыль поднималась непроглядным облаком и медленно оседала. На плечах, ладонях, волосах, грязной одежде. Всякий раз, когда проезжала повозка, Линн зажимала нос, чтобы не чихнуть. Она представляла это игрой.
«Если чихнёшь, то ты проиграла. Если удержишься, то проиграла повозка», — подбадривала Линн себя и сестру, что прижималась к ней сзади.
У неё были такие же большие серые глаза, как у самой Линн. На чумазом лице они сияли как две луны и особенно ярко, когда Линн рассказывала что-нибудь интересное или приносила краюху хлеба.
Сколько они уже скитаются так? Неделю? Месяц? Как давно они жили с бабушкой и мамой в маленькой деревне? Чем прогневали богов, что неведомая болезнь вошла в их дом, проникла сквозь закрытые ставни?
Первой не стало бабушки. Мать Линн и Милы постоянно была с ней и велела сёстрам не подходить. Они играли на улице. Рассказали обо всём соседским детям, а те своим родителям. Вскоре Линн и Милу тоже стали сторониться, обходить их дом, запрещали детям играть с ними.
Вскоре слегла и мама, но запретила Линн приближаться. Прогоняла дочерей от себя. И однажды просто не проснулась.
Вся деревня слышала надрывный плач двух сестёр. Линн хотела похоронить мать и бабушку, но была слаба, чтобы вынести их и выкопать могилы. Попросила соседей. Но соседи вместо лопаты принесли к дому факел.
Мила плакала, умоляла не убивать их дом и маму, и бабушку. Линн обнимала, держала её, чтобы Мила не бросилась за мёртвыми в огонь. Дом сгорел, развалились почерневшие сваи, оранжевые искры тлели на углях и вскоре погасли под холодным дождём.
Никто не пустил сестёр к себе. Боялись, что девочки принесут заразу в их дома. Одна добрая душа оставила сёстрам на пороге узелок с хлебом и водой в дорогу. Только дорога была в никуда.
Они шли и шли, и шли. Ни одна повозка не остановилась перед ними. Ни одного дома на пути не встретилось. Может, Линн шла не в ту сторону? Она никогда не покидала пределов родной деревни. Мила уставала всё больше. Еда и вода быстро закончились. Но нужно было идти. Это всё, что Линн знала. Утонуть в тяжёлых мыслях ей не давала маленькая ладонь в её руке.
Когда кто-то ехал навстречу, то Линн падала ниц и вытягивала руки для милостыни. Никто не остановился.
Сёстры не были больны. Мать уберегла их, но голод убивал не хуже болезни.
— Сестра, я хочу есть, — стонала Мила.
Она слабела с каждым часом, больше не могла идти. Теребила маленькими ладонями подол платья, на котором мама когда-то вышила цветы. Сейчас платье, её руки, лицо покрывала грязь и пыль. Только глаза смотрели чисто и жалобно, как доверчивый щенок. Сердце Линн разрывалось, а боль скручивала голодный живот.
Но однажды всё изменилось. Дорожная пыль снова поднялась облаком. Линн закашлялась, а Мила заплакала, и кто-то остановился.
То была не повозка. Карета! Такая красивая! В окне мужская ладонь в перчатке отодвинула шторку. Линн набралась храбрости и подошла.
— Господин, у вас не найдётся еды? Моя сестра голодна.
Зелёные глаза пристально смотрели на неё. Линн однажды видела в траве змею такого же оттенка. Они пугали и манили. Линн изобразила неуклюжий реверанс и протянула вперёд сложенные ладошки.
— Пожалуйста, господин. Моей сестре нужна еда. Я для вас всё сделаю. Всё…
Мужчина в карете что-то сказал в другую сторону. Линн запомнила только, как он махнул рукой, и красивую ткань его камзола — изумрудную, как его глаза.
Их с сестрой посадили на лошадей позади стражников в одинаковых мундирах. Привезли в красивый дом, вымыли и накормили. За это Линн покорно ждала, что у неё попросят. Но попросили вовсе не того, что она ожидала. Ей приказали учиться, а затем спустя четыре года работать не где-нибудь, а во дворце!
В тот миг Линн готова была ради своего благодетеля на всё.
«Я вернусь, сестра. Заработаю много монет, и мы построим свой большой и красивый дом. Или останемся здесь, если нам разрешат. Наш благодетель очень хороший. Он не заставил меня платить. Я только помогу ему и вернусь».
Лишь одного Линн боялась. Смерти. Смерть не позволит ей вернуться. Смерть заберёт всё, как бабушку и маму. Смерть оставит Милу одну. Но ведь Линн тогда набралась храбрости подойти к карете? Она должна быть смелой, чтобы помогать благодетелю, и тогда он защитит её от смерти снова.
— Молю, господин! Я не хочу возвращаться туда.
— Не хочешь? Знаешь, почему я подобрал вас с сестрой?
Линн помотала головой. Раньше она думала, что Генрих Уриен был всего лишь добр и спас от смерти двух сирот. Но всё добро разбилось, как осколки зеркала, от одного его слова:
— Дворняжки.
— А?
— Проще подобрать голодающую дворняжку и бросить ей кость, тогда она будет верна до гроба. Чем взять породистую суку, кормить её деликатесами, а она всё равно может укусить твою руку. Только вот беда: дворняжка, отъевшись, может вообразить себя породистой и начать воротить нос. Не начинай Линн. Помни, кому ты обязана жизнью. Не только своей, но и сестры. Одно моё слово — и она снова окажется на улице голодающей дворняжкой, а ты её больше не увидишь. Ты хочешь этого?