Но огонь, кровь и пепел стёрли судьбы, события, людей. Остались лишь боль, печаль и темнота.
Скрип железной двери царапнул слух, и Микая, вздрогнув, проснулась. Запахи леса и дома исчезли, уступив смраду гниения и крови. Сквозь соломенную подстилку чувствовался холодный пол, в чьи камни въелось отчание и ужас. У стены одиноко горела лучина.
«Это камера, где держали Михаэля», — вспомнила Микая. Её нарочно заперли именно здесь. Ещё одно ухищрение канцлера, он любит пытать страхом.
Это всё он. Генрих убил Арчивальда. Такого не могла представить даже Микая. Казалось, племянник — единственный, кого Генрих не тронет, кого будет защищать, несмотря ни на что, его плоть и кровь. Нет, Генрих Уриен… Генрих Орбург выбрал защищать свою власть.
Однажды он пролил Благословенную кровь. Теперь он пролил кровь родную. И это самый большой просчёт, который допустила Микая. Смертельный просчёт.
***
Она стояла со своей обычной гордой осанкой. Наверное, услышала, как он зашёл в коридор. Её волосы заплетены в небрежную косу, платье измято, на щеке остался след от соломы.
Она королева, и Генрих мог приказать обустроить её темницу с комфортом, словно гостевую комнату, но не стал. Все должны платить за свои ошибки. Пусть благодарит, что прогнали крыс, поменяли солому и оставили глиняный кувшин с водой и ковригу белого хлеба.
Линн приходила опорожнить ночной горшок и даже принесла шерстяное одеяло. Если королева захочет что-то сказать, что-то кому-то передать, то она обратится с этим не к стражнику. Однако Линн выходила с пустыми руками. Микая ей так и не верила. Осторожность королевы достойна величайшей интриганки. Но она просчиталась, и поздно строить планы.
Арчивальд сказал всё. Стоило надавить, подзадорить, вывести на эмоции, и он выдал все планы. И удивила Генриха вовсе не причастность королевы, а участие короля. Как он мог настолько забыть про уважение, про всё, что Генрих для него сделал, начать грозить, обещать вышвырнуть, словно Генрих ему не дядя и опора, а паршивый пёс! Глупый мальчишка. Он мог иметь всё, что хотел, но сам всё испортил.
Генрих печально вздохнул. Вид остекленевших глаз племянника всё ещё мерещился ему в каждом подрагивании свечного пламени. С каким удивлением Арчивальд смотрел на меч, на кровь на своём животе и ладонях. Как поднял растерянный взгляд на дядю, прежде чем упасть ему на руки.
В последние мгновенья Арчи пытался что-то сказать, но не смог. А Генрих положил его голову себе на колени и гладил. Гладил как в детстве. Гладил, пока в зелёных глазах не погас свет жизни.
Бедный глупый Арчи. Всегда хотел внимания, хотел власти ради удовольствия. Сердился, когда не получал. Как легко им управляли. Как легко он поддавался, когда ему обещали исполнение желаний. Бедный глупый племянник.
Генрих подошёл со свечой вплотную к решётчатому окошку, но Микая не повернула головы в его сторону. Такая же неприступная и холодная, как всегда. Но оттого не менее необходимая.
— Печально видеть вас здесь, — сказал Генрих, и Микая взглянула на него.
— Хватит ваших игр. Это вы убили Арчивальда.
— Нет. Это сделали вы своими действиями. Вы сбили его с пути.
— Но меч в него вонзили вы.
— Вам не понять, что я чувствую. Никогда не понимали. Я любил его.
— И всё же вы убили его.
— Я любил вас.
— И всё же вы убьёте меня.
— Это зависит от вас.
У Микаи дёрнулась бровь, и королева наконец развернулась к Генриху всем корпусом.
«Она заинтересована. Она не хочет умирать… отлично».
— Завтра вас будут судить на площади, — сказал Генрих. — Там вы перед всеми поклянётесь, что беззаветно любили Его Величество и поддерживали по всех его делах, а потому не убивали его. Это несложно доказать. Оружие женщин — яд, а Арчивальд убит длинным мечом — слишком тяжёлым для вас. Да и вы своими тонкими руками никак не смогли бы справиться с гвардейцами. Их тела тоже представим. Дворцовый лекарь подтвердит, что король умер за несколько часов до того, как вас нашли рядом с телом. И всё: смерть короля — дело рук мятежников. Совет проголосует за вашу невиновность, — Микая хотела что-то ответить, но Генрих продолжил. — Затем, там же на площади, вы поблагодарите Совет за мудрость и проклянёте мятежников. И скажете, что носите дитя Его Величества — наследника Благословенной крови.
— Что?
— Не беспокойтесь, служанка подтвердит, что вы с королём были вместе. Младенца я вам обеспечу, будьте уверены.
— Вы не в своём уме. Вы хотите только власти. — Микая качнула головой, голос почти дрогнул.
— А вы хотите выжить, не правда ли? У вас есть шанс прожить долгую жизнь в богатстве и роскоши как королева Адаманта. Чего ещё вам надо?
— Справедливости.
— Справедливости нет. Иначе наши с вами судьбы потекли бы совсем в другом направлении. Подумайте о своей.
Генрих не дал ей ответить. Просто ушёл. Пусть призраки этих темниц сами натолкнут её на верное решение. Микая проиграла.
Линн неуверенно жалась у двери в коридоре. Она всё слышала. Генрих прошёл мимо неё и мельком обернулся. Линн съёжилась под его взглядом.
— Принеси королеве хороший ужин и крепкого вина. Её ночь будет долгой.
«Не справедливость и не мечты делают людей королями. А кровь».
***
Ивор прибежал домой глубокой ночью и вихрем распахнул дверь. Свет в окнах уже не горел, но он знал, что Витарр ждёт от него новостей. Ивор бегом спустился в подпол, влетел в комнату и с досадой ударил кулаками по столу.
Талия вздрогнула. Витарр всё понял:
— Ничего не вышло, да?
Ивор сокрушённо помотал головой.
— Даже войти не смог. Кто-то закрыл дверь на засов изнутри. Так невовремя!
— Оно к лучшему, Ивор. Наверняка её стерегут куда лучше, чем Деша и Робера. Мы бы ничего не смогли.
— К лучшему?! Витарр, ты что? Они убьют её, запытают, изна… — Ивор мельком глянул на Талию, — …одни боги знают, что там с ней сделают.
— Наоборот. Пока не состоялся суд, она всё ещё королева. Её не тронут.
Ивор умыл лицо ладонями и попытался успокоиться. Витарр прав. Хоть понимание этого и далось нелегко. Ивор всегда прежде думал эмоциями, чем головой. Пора уже это прекратить.
— Значит, будем просто ждать суда?
— Меня беспокоит, как бы королева не рассказала им о нас. Она знает наши лица и имена. Вдруг она предпочтёт пожертвовать нами, чтобы спасти свою жизнь? — задумался Витарр.
— Не верю. После всего, что она говорила…
— Я тоже не хочу верить. Но мы должны быть готовы ко всему. Ивор, я знаю, она тебе нравится, но королева не похожа на нас. Мы ей не друзья. Каждый из нас готов умереть за другого. А королева? Думаешь, она умрёт за кого-то из нас?
— Я тоже не верю! — вмешалась Талия, и её голос бывал так строг только тогда, когда она отчитывала провинившихся парней. — Шарлотта сказала, что леди Кая очень добрая и всегда уважительно относилась к слугам в доме и людям вокруг.
— Хорошо, если так. — Витарр устало сложил ладони на переносице. — Не злись, Ивор. Я пытаюсь предусмотреть всё, даже самое невероятное.
— Самое невероятное, это если она поклянётся в вечной любви королю и этому змею канцлеру, — пробурчал в ответ Ивор, и идея вдруг осветила его лицо. — Слушай, её ведь должны будут ещё привезти на площадь…
— Нет.
— Витарр!
— Я против. Охраны там будет на целый легион. Её не зря решили судить публично на площади, а не во дворце. Они что-то хотят. Возможно, заманить в ловушку её союзников — нас. Тогда мы не только не поможем, но и навредим, ведь её обвинят в связях с «мятежниками», а мы все поляжем прямо там. Мы должны узнать, что они планируют, прежде чем что-то воротить.
Ивор не подумал об этом. Канцлер хитёр как лис, коварен как змей. Он смог перебить столько важных людей и остаться незамеченным. Пролить Благословенную кровь — страшный грех, а Генрих Уриен уже пролил её реки.