Алек молчал очень долго, прежде чем ответить:
– Хорошо. Если бы это сказал кто-то другой, я бы ни за что не поверил.
Тем вечером Кейну предстояло идти в ночной рейд, и ему следовало бы отдохнуть, но он провёл со мной остаток свободного времени. Всё потому, что едва Алек вышел за порог комнаты, я не выдержала и разрыдалась.
– Не стоило, – говорила я. – Может быть, мне правда стоит уйти. Может, волевик ошибся…
– Стоило, – возражал он. – Что бы ни случилось, тебе нельзя проходить через собеседование в совете. Поэтому здесь не говорят про Эстер, Несс. Она прошла через это и не вернулась.
Мне стало дурно. Если бы Кейна не было рядом, я наверняка бы пережила очередной приступ страха. В попытках отвлечься я вспомнила кое-что, что заметила, но не придала этому значения.
– Алек знает, что я тебя… что ты меня… Что мы вместе, да? – сказала я.
Кейн кивнул. Смутился.
– Это Тесса, – нехотя ответил он. – Она случайно узнала, так сложилось. И это она доложила Алеку, я уверен. Она… Как бы это… Скажем так, послушный солдатик Алека.
– Я думала, ты послушный, – удивилась я.
– Нет, – Кейн покачал головой. – Я знаю Алека, знаю, каким он может быть… Ну, теперь ты и сама видела. Я хотел, чтобы для тебя всё прошло… Ну, помягче, что ли. – Он немного помолчал. – Несс, послушай… Тебе надо постараться. Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же, что с Эстер. У неё не было даже прощальной церемонии.
Когда кто-то из волевых умирает, на прощание с ним приходит только его семья – это называют церемонией прощания. Я не знаю, что происходит за закрытыми дверями, мой отец не был волевым, а к Эстер меня бы не пустили, но я знала, что это считается позорным – и для семьи, и для самого волевого. Его как будто вычёркивают из реальности. Как будто его никогда не существовало.
– Со мной не случится то же, что с Эстер, – еле слышно сказала я. – Клянусь.
Но как мне теперь исполнить эту клятву? Я понятия не имела.
С того дня я начала заниматься с остальными в общем зале. Двое всегда находились в рейде, остальные тренировались в парах. Кир и Даен часто брали сразу несколько человек и играли в догонялки – что окажется быстрее, человек или волевая стрела. Мне нравилось играть с ними – в такие минуты я ощущала себя частью команды. Частью отряда волевых.
Хуже было, когда кто-то из этих двоих уходил, или Алек приказывал им приостановить стрельбу и заняться ближним боем. Тогда кого-нибудь ставили мне в пару, и я неизменно оказывалась на полу, потому что мой волевик не собирался идти в атаку.
– Несс, не сдавайся, – шептал в такие минуты Кейн. – Ты можешь. Ты знаешь, что можешь. Осталось сделать так, чтобы и твой волевик смог.
Тэй в этом случае молча отходила в сторону. Иногда я видела в её глазах сочувствие – Кейн как-то шепнул, что у неё тоже плохо выходило на старте. Правда, потом оговаривался, что ей хватило недели, чтобы войти в строй, и причина была в том, что она всё это время ощущала себя частью единого целого, частью пары близнецов, а тут их стремились разделить.
И если Тэй молчала, то её сёстра не отличалась умением держать язык за зубами.
– Ты выглядишь жалко, – как-то шепнула мне на ухо Тесса. – Не понимаю, что Кейн в тебе нашёл? Слабачка. Ты не выживешь, если поедешь в рейд без Алека.
Я помню, как застыла в ту минуту, не смогла не то, что пошевелиться, даже вздохнуть. Кажется, в тот миг моё детство закончилось окончательно.
Когда-то мы были одной большой компанией, вместе смеялись и плакали, поддерживали друг друга в трудную минуту. У каждого из нас были эти идиотские детские клички, над которыми сейчас хочется только смеяться, но которые сближали нас в то время. Я помню, как узнала о гибели Эстер, и Тэй обнимала меня и шептала что-то о том, что жизнь продолжается. Я помню, как семья Кая потеряла старшего сына, который тоже был волевым; в тот вечер мы все собрались у него, и, пока шла церемония прощания, куда не пускали детей, мы были с ним. У всех нас было общее горе и общая радость, один мир на всех, и теперь… теперь мы были кучкой одиноких людей, по недоразумению снова собравшихся вместе, связанных общими воспоминаниями. И разделённых личными тайнами…
Из весёлого балагура Даен превратился в молчуна, проводящего всё свободное время за маленькой книжкой и ручкой. Я не знала, что он пишет там целыми днями, но точно не дневник; Тэй как-то шепнула мне, что была у него дома и видела его дневники. Она считала, что он влюблён и пишет стихи для своей возлюбленной, но для кого именно – не сказала.
Кир и раньше не был болтуном, а теперь и вовсе, кажется, потерял голос. Он заговаривал только тогда, когда мы все вместе собирались в комнате отдыха, но зато в эти минуты он становился душой компании. Первым предлагал сыграть в игру или посмотреть фильм, всегда делал первый ход. В такие минуты казалось, что наши казармы осветило солнышко; Кир, если честно, был на него похож – светловолосый, голубоглазый, да и одевался обычно в белое и жёлтое, если не нужно было надевать униформу волевого. Жаль, что и над Ткагарадой, и в казармах чаще царила пасмурная погода.