— Знаешь что, — сказала Сэмэнта, не сводя с него глаз, — если ты еще долго будешь так заикаться, не видать нам медового месяца.
Адриан пылко обнял Сэмэнту и поцеловал ее теплые губы. Затем поцелуями осушил ее слезы (самые крупные и прелестные, какие когда-либо проливала любая другая женщина) и снова поцеловал губы, проверяя, в самом ли деле они такие же мягкие и нежные, как розовые лепестки.
— Ты хочешь сказать, что согласна выйти замуж за меня? — спросил хрипло.
— Возможно, это новость для тебя, — ответила Сэмэнта, — но я решила выйти замуж за тебя в ту самую минуту, когда увидела тебя лежащим на диване вечером после того несчастного случая с поездом.
Адриан снова недоверчиво воззрился на нее, потом еще раз поцеловал.
— Я должен кому-нибудь сказать об этом, — сообщил он.
После чего промчался через всю кухню к задней двери.
— Эй!! — заорал он, выскочив на лужайку.
Мирных, малость хмельных персонажей сцены под дубами будто ударило током. Даже лорд Феннелтри сел.
— Я женюсь на Сэмэнте! — прокричал Адриан.
— Хочешь сказать, что ты только сейчас это обнаружил? — брюзгливо произнес сэр Магнус.
— Но… откуда вам это было известно? — удивился Адриан.
— Секрет, — ответил сэр Магнус. — Есть такое понятие, как профессиональная тайна, которая не терпит разглашения.
— Ты женишься на Сэм? — воскликнул мистер Филигри, прервав беседу с жуком и вскочив на ноги.
— Если вы не против, — сказал Адриан.
— Не против? Да это просто замечательная новость. Выходит, мы теперь породнимся с Рози!
— У вас случайно не найдется шампанского? — беспечно справился Адриан.
— Отличная штука, — заметил сэр Магнус. — Ничто так не подходит для тоста, как шампанское с вишневкой.
Вся компания дружно проследовала на кухню, и пока мистер Филигри доставал шампанское (чуток теплое, но от того нисколько не хуже), Гонория и Черная Нелл осыпали поцелуями Сэмэнту, после чего Гонория вдруг разрыдалась.
— С чего это ты льешь слезы? — осведомился Этельберт.
— Я всегда плачу на свадьбах, — с достоинством произнесла Гонория.
— Но ведь это еще не свадьба, — возразил Этельберт.
— Почти свадьба, — парировала Гонория.
Шампанское разлили по бокалам, и сэр Магнус предложил выпить за счастливую пару, что и было сделано с большим воодушевлением. Адриан приготовился в сороковой раз поцеловать Сэмэнту, когда вдруг вспомнил про Рози.
— Боже, — сказал он, — я совсем забыл про Рози. Ей тоже следует выпить по этому случаю.
— Я приведу ее, — пропел мистер Филигри, — приведу бедняжку.
И он выпорхнул из кухни.
— Надеюсь, — обратился к Сэмэнте лорд Феннелтри, — вы окажете мне честь, позволите навещать вас, когда поженитесь?
— Вы всегда будете одним из наших самых желанных гостей, — ответила Сэмэнта. — Да что я — не только вы, все, кто здесь собрался!
— Разумеется, — подхватил Адриан.
В эту самую минуту вновь появился мистер Филигри. Тяжело дыша, весь потный и красный, он вбежал на кухню со всей скоростью, на какую был способен при своем весе.
— Адриан, — пропищал он, — Адриан, живей!
— Что случилось! — испуганно осведомился Адриан.
— Это Рози! Пользуясь тем, что мы ушли, она схватила бочонок с вишневкой и умчалась с ним.
О Господи, подумал Адриан, начинается все сначала.
— Быстрей, — распорядился сэр Магнус. — Мы должны окружить ее, пока не убежала слишком далеко. Вперед!
И он выскочил из кухни с развевающимися сзади фалдами визитки, преследуемый по пятам Гонорией, Черной Нелл, Этельбертом, мистером Паклхэммером и судьей. За ними трусил вразвалку мистер Филигри.
Адриан повернулся к Сэмэнте.
— Ты точно хочешь выйти замуж за меня?
— Абсолютно точно.
— Даже несмотря на Рози?
— Главным образом из-за нее, — улыбнулась Сэмэнта.
Адриан быстро поцеловал ее.
— В таком случае я отлучусь на минутку, — сказал он. — Я должен поймать моего единственного здравствующего родственника.
И он выбежал на солнце и поспешил вдогонку за остальными.
Люди и звери
(О Дж. Даррелле и его книгах)
Нет свидетеля честнее книжной полки. Пишущий человек часто выглядит умнее, чем он есть на самом деле, ибо тексту легко удается выглядеть лучше автора; уж, во всяком случае, начитанней. Писать в определенном смысле проще, чем читать. Но библиотека знает все о страстях своего владельца. Потертость корешка — верный знак не только любви, но и постоянства; мимолетное чувство не оставляет следов на переплете. Только когда книгу читают постоянно с детства, она приобретает благородную обветшалость — «печальное очарование вещей». Среди таких книг на моих полках — засаленный «Пиквик», несколько растрепанных томов Гоголя и Достоевского, «Швейк», Конан Дойл, «Три мушкетера», конечно, и еще — неопрятная серо-бурая пачка, засунутая в угол, чтоб не вываливалась. Это — десяток даррелловских книг. Зачитаны все, но одна, без признаков обложки, хуже всех — это самая первая, «Перегруженный ковчег». Мы оба появились на свет в 1953 году, но она, по-моему, сохранилась хуже. Что и неудивительно: я ее читал, сколько себя помню.