Архиепископ добродушно улыбнулся.
— Вот люди сказывают, что грозен наш царь, а ты и с постели тешишься, яко младенец безгрешной.
Иоанн притопнул на захохотавшего Федьку Басманова и привлёк Феофила к себе.
— Хоть ты и древний старик, а мужем будешь ещё на славу. Тако яз сказываю?
— Тако, преславной! — не переставая улыбаться, закивал головою архиепископ.
— А ежели тако, внемли!
Царь зло оттолкнул от себя старика.
— Не любо было тебе быть православным, молись римской ереси, богоотступник…
Со всех монастырей с богатыми свадебными дарами собрались игумены и иеромонахи в архиепископские покои.
Когда все приготовления были готовы и стрельцы выволокли на двор отчаянно упиравшегося Феофила, — на крыльцо не спеша вышел царь.
Понуро построились монахи в круг.
Среди двора со связанными на спине руками стоял старик келарь.
Стрельцы открыли ворота и пропустили Скуратова, торжественно ведшего на поводу белую жерёбую кобылу.
Иоанн низко поклонился архиепископу.
— Вот жена твоя, еретик! Скачи на ней, горлице ясной, на Москву да послужи под конец живота волынщиком плящущему медведю!
Феофила усадили насильно на лошадь. Келарь, не помня себя, рванулся к царю.
— Басурмен! Вельзевул!
Владыко остановил его жестом руки.
— Не сокрушённо, а радостно заповедано Христом идти на мученичество во имя Его!
Опричники связали ноги Феофила под брюхом лошади и накинули на шею его пёструю ленточку, привязанную к волынке.
Келарь рухнулся наземь.
— Сокруши, Господи, нечестивых!
— Умолкни! — гневно прикрикнул архиепископ. — То воля Божия!
И повернулся гордо к царю.
— То не истина, что творишь ты с Русией, а испытание Божие за грехи! То не истина, что возвеличил ты худородных, а господарей предаёшь позорам некаким и мученической кончине!
— Обрядить его в колпак скомороший! — едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в горло владыке, крикнул Грозный и вонзил посох в круп лошади.
С мертвящим ужасом следили новагородцы за скачущим архиепископом.
Федька Басманов с улюлюканьем мчался за всадником, волоча за собою на аркане мёртвого келаря.
Малюта выгнал монахов на улицу.
— Гони их к владыке! — приказал Грозный и вскочил на аргамака.
Высоко задрав подрясники, монахи, преследуемые ратниками, побежали по городу.
— Гуй! Гуй! Гони их, еретиков!
Вдоволь натешившись, царь свернул в хоромы торгового гостя Сыркова.
— Волю попировать у могутнейшего из зацных! — насмешливо поклонился он закованному в железы хозяину и поднёс к его рту корец вина. — Пей, Фёдор, перед дорожкою к ляхам!
Сырков плотно стиснул зубы и отвернулся. Малюта больно ущипнул его.
— А не люба тебе царёва подача, отведай пёсьей крови своей!
И кулаком ударил скованного по щеке.
Вечером Грозный обрядился игуменом и сам отслужил торжественное молебствование. Собор был полон согнанными со всех дворов новагородцами.
Усердно, по монастырскому чину, молился царь. Ему благоговейно прислуживал Федька Басманов.
Опричники, не поднимаясь с колен, вполголоса подпевали дьячкам.
Иоанн вышел на амвон благословить молящихся.
— Ко кресту! — зашептал Друцкой[125] сбившимся в левом притворе женщинам.
В тихой молитве едва колебался клин бороды Иоанна; рука, сжимавшая серебряный крест, размеренно тыкалась в губы женщин, а прищуренный взгляд неотрывно щупал окаменевшие лица.
Друцкой, заметив наконец, как царёво лицо зарделось в мимолётной улыбке, уверенно подошёл к девушке, приложившейся ко кресту, и торопливо увёл её на паперть.
За ним с воем побежала какая-то старуха.
— Отдай! — обхватила она ноги опричника. Друцкой мигнул стрельцам.
Старухе заткнули рот и уволокли… Ночью Федька Басманов услышал сквозь сон чьи-то сдержанные рыдания.
— Аль баба? — насторожился он и пошёл на звуки. В каморке под лесенкой, связанная по рукам и ногам, лежала уведённая Друцким из церкви девушка.
Федька зажёг сальный огарок и склонился над полонянкой.
— Откель принесло тебя, красная?
Девушка попятилась в угол. Воспалённые от слёз глаза её с мольбою и страхом уставились на опричника.
— Кромешник ваш с разодранным ухом сказывает — для царя меня уготовал.
Басманов заскрежетал зубами.
— Сызнов Друцкой замест бабы потваренной охальничает!
Коротким взмахом кинжала он разрезал верёвки.
— Ты нишкни, красная, а яз поглазею дозорных.
На крыльце, у окон и по всему двору стояли стрельцы. Опричник понял, что уйти незамеченным из хором невозможно, и торопливо вернулся в каморку.
— А не тешиться ему с тобой, красная! — горячо шепнул он полонянке и, прежде чем она успела что-либо понять, пырнул её кинжалом в грудь.
Вскоре в опочивальню Грозного ворвался Друцкой.
— Израда, царь!
И робко:
— Убили ту девку, преславной…
Царь гулко вздохнул и почувствовал, как по всему телу пролилась сладостная истома.
— Буй! Нешто можно тако пугать по ночам!
Разувшись, Федька Басманов пробрался в опочивальню.
— Ты, что ли, Федька? — чуть приподнял голову Грозный.
— Яз, государь! — тоненьким бабьим писком откликнулся опричник и, складывая бантиком губы, колышущейся походкой подошёл к постели.
— Ноженьки растереть бы тебе на сон, государь. Чать, за день-деньской притомился!
И тёплой ладонью нежно провёл по бугристым икрам. Истомно потягиваясь, царь привлёк к себе Федьку. Неожиданно он привскочил и вцепился опричнику в волосы.
— Никак, кровь на тебе?
— Помилуй, царь! Откель ей тут взяться?
Но смущённо забегавшие глаза выдали его с головой.
— Откель, мымра?! А не ты ль девку ту поколол?
Федька попытался улыбнуться, но, встретившись с хмелеющим взглядом царя, отскочил к двери.
— Откель, смерд?!
Опричник вылетел из опочивальни.
Утром, после обедни, Грозный приказал вывести Сыркова на двор.
— Сказывай! Честью прошу — куда казну схоронил!
Фёдор скривил лицо в презрительную усмешку.
— Авось кромешники твои и без подсказа найдут! На то и воры, чтоб чужое пёсьим духом учуять!
— Ну-у, ты!
— Ну, яз! Эка, признал-таки!
Грозный покрутил в кулаке клин бороды.
— Не в Волхове ли потопил?
Полоняник таинственно прищурился.
— А ты, поглазел бы, московской князь!
Малюта замахнулся на Сыркова ножом, но вдруг, осенённый удачной мыслью, повернулся к царю.
— А не поглазеет ли сам хозяин казну свою в Волхове?
На длинной верёвке потащили Сыркова по городу. У реки Друцкой сорвал с его шеи крест.
— Пригож с водяными и безо креста!
Усевшись с близкими в ладью, Грозный намотал на руку конец верёвки, которой был связан торговый гость, и приказал отчалить от берега.
— Живуч же ты, Фёдор! — развёл царь удивлённо руками, когда вытащенный из реки Сырков пришёл в себя. И склонил добродушно голову на плечо. — А что гожего, добрый человек, видывал ты под водой?
Сырков собрал весь остаток угасающих сил и судорожно сжал кулаки.
— Великой князь! Видывал яз, како собрались водяные Волхова, Ладоги, Ильменя и, твоей души сдожидаючись, рядили изрядно, в какую преисподнюю да каким кромешникам бросить её, окаянную!
Иоанн улыбнулся.
— Добро ты узрел! — И с жутким спокойствием потрепал пытаемого по лицу. — Волю яз поглазеть, како душа моя в преисподней будет кипеть!
Он помолчал немного и, смакуя, прибавил:
— Подвесить его к дыбе, да тако, чтобы колени в котёл приходились с кипящим варом, да варить, покель душа моя не приобыкнет да покель не поведает он, куда казну схоронил.
125
Друцкой— о ком именно идёт речь, установить затруднительно. Друцкие — русский княжеский род, разделившийся в XV в. на несколько ветвей, принявших дополнительные фамилии (по названиям имений, которыми они владели) — Соколинских, Прихабских, Виденецких, Любецких, Горских, Озерецких, Подбереских, Багриновских — и изменивших прежние (по прозвищам родоначальников) на Одынцевичей, Коноплёй, Путятиных, Бабичевых и др.