Она опять была беспомощна перед ним.
— Вы говорили и о моей поездке?
— Ну, в моей затее вам отведена определенная роль, и он не будет портить мне удовольствие.
— Вот как! — Ей было очень неуютно. — Все же, думаю, вам бы лучше вернуться к ним.
— Всему свое время.
Они замолчали, он пытался рассмотреть выражение ее лица. Потом мягко спросил:
— Вы что, боитесь меня, Чармиэн? И потому не хотите пойти со мной в сад?
— Не боюсь ни в малейшей степени, — солгала она, — но… мадам… что-то такое говорила за обедом. Она полагает… — Тут она замялась, вглядываясь в его лицо перед собой. Не в силах продолжать, она теребила край платья, благо Леон этого не видел.
— Представляю, — протянул он, — что может померещиться добродетельной англичанке. Да какая разница! Ведь и вы, и я знаем, что между нами ничего не было!
Кроме того поцелуя.
— Мистер Димитриу, вам кажется, нравится докучать мне, — заявила она, выведенная из себя. — Мне это надоело.
И она напряглась в ожидании очередной его вспышки ярости.
— Я думал, что совершенно ясно дал понять вам, что не собираюсь докучать, как вы выразились, — пояснил он ледяным тоном, — просто я хотел предложить вам прогуляться, поскольку мне показалось, что вам наскучили эти Себастьены. Спокойной ночи, мадемуазель.
Он скрылся в темноте, а Чармиэн почувствовала себя дурой. Последние слова Алекса были совершенно для нее неожиданными. Она едва могла поверить своим ушам. Как мог он почувствовать ее одиночество в этой семье — он, который, по ее мнению, никогда не обращал внимания на окружающих? Он явно пытался облегчить ее положение, а она его оттолкнула.
Она импульсивно двинулась за ним с намерением извиниться и поблагодарить за участие, но, завернув за угол, поняла, что уже слишком поздно. Увидев, как за ним закрывается дверь гостиной, она остановилась: там ведь Себастьены, не объясняться же при них. Лучше, пожалуй, оставить все как есть. Пусть думает, что она неверно его поняла.
Она прошла в свою комнату и медленно разделась. Натянув ночную рубашку, отдернула занавески и выглянула в окно. Он был прав, луна ярко светила, и чудный аромат роз доносился из сада. Прямо под ее окном была терраса в окружении розовых кустов.
Она не ложилась, выключила свет и осталась у открытого окна в серебристом лунном свете — она испытывала сожаление. Это чувство последнее время стало часто посещать ее.
«В конце концов, что я потеряла? Дать ему повод наслаждаться еще одной победой? Он обращается со мной как с ребенком. Я благоразумная молодая женщина, собирающаяся попробовать свои силы в парижском доме моделей. И нечего распускаться, все это от безделья. Надо будет завтра попросить мадам Себастьен дать мне какую-нибудь работу в саду».
Приняв столь здравое решение, она отправилась было в постель, но тут ее внимание привлекли смех и голоса. На террасу вышли Себастьены со своим гостем; Чармиэн была довольна, что они не могут ее видеть. Пусть думают, что она спит. Хотя они, наверное, и не вспоминают о ней.
Леон и Рене шли рука об руку, а мадам опиралась на руку Алекса, голова которого склонилась в ее сторону. Видно, разговор их был очень оживленным — он искренне смеялся. Он, очевидно, находил ее общество приятным, несмотря на разницу в возрасте.
Чармиэн вздохнула, задернула шторы и включила ночник; Алекс уже забыл про нее.
Наутро она проснулась поздно. Когда молоденькая девушка принесла ей чай — обычай, введенный первой английской владелицей замка, — Чармиэн услышала голоса под окном, звук закрывающейся дверцы машины и рокот мотора.
— Мсье Димитриу уехал в Париж, — сказала горничная.
Чармиэн так и не поняла, испытала она облегчение или разочарование.
Глава 4
— Девушки, выше головы! Представьте себя павлинами, гордо распускающими свой великолепный хвост! Выше подбородки, выше головы!
«Парад павлинов», подумала Чармиэн, послушно поднимая голову вместе с другими девушками. Наверное, некоторые из них станут манекенщицами под руководством опытных наставников, но пока эти павлины были без хвостов, одетые в скромные трико.
Леон сдержал слово, и нынешняя работа Чармиэн была очень напряженной. Девушка работала больше, чем любая из ее соседок по модельному дому Себастьена.
Месяцы, прошедшие после ««Шатовьё»», были столь насыщенными, что воспоминания об Александросе Димитриу почти полностью изгладились из ее памяти. По рекомендации Леона Чармиэн взяли пансионеркой, и хозяйка, мадам Дюбоне, рассказала ей, как гордится тем, что некогда Рене тоже жила здесь. Она поведала, как протекал роман юной Рене и мэтра Себастьена.