Выбрать главу

Чармиэн не ощущала все это каникулами, она тоже побаивалась полетов, несмотря на то, что уже летала на Рождество через Ла-Манш. Ивонн же, летавшая и в Европу, и в Америку, была очень весела. Ей чрезвычайно шел темно-красный костюм, и Чармиэн отметила ее утонченную элегантность. Сама она была в превосходно сшитом зеленом костюме, но не была уверена, что выглядит безупречно. Девушка немного завидовала француженкам, тому, как они умеют носить туалеты.

Мадам, как обычно, оделась в черное, на Дезире был брючный костюм, а на круглолицей Гортензии неописуемый плащ — она заявила, что при ее простецкой внешности надо носить вещи не красивые, а комфортные.

— Я всегда боюсь взлетать, — поделилась она с Чармиэн, — тогда и бывают всякие несчастные случаи.

Замечание не слишком ободряющее. Она сидела рядом с англичанкой, трое других напротив через проход. Однако взлетели они благополучно и поднялись из затянутого облаками неба Западной Европы в залитую солнцем голубую даль; почти весь путь они ничего не могли разглядеть из-за облачности, и в полете не было ничего примечательного, кроме завтрака.

Они приземлились в Греции и без задержек прошли через таможню; было видно, что о них знали, — очевидно, стараниями Димитриу. Затем их проводили в автомобиль, что дало им немного времени оглядеться. Мадам уселась рядом с шофером, а четыре девушки позади, причем Чармиэн и Гортензия на боковых сиденьях. Хотя места было достаточно, Ивонн стала жаловаться на тесноту и невозможность вытянуть ноги. Гортензия пробормотала что-то о том, что никто не виноват, дескать, что ты выросла верзилой. Чармиэн внутренне с ней согласилась.

Машина миновала Пирей и выскочила на портовую площадь, вымощенную пыльным булыжником. Само место было некрасивое, с мелкими лавочками и всякими коммерческими заведениями, но порт был очень оживлен и полон нарядных судов: лодок, лайнеров, яхт, круизных пароходов и паромов, курсировавших между островами. Чармиэн вертела головой, пытаясь разгадать красивые названия, состоящие из диковинных греческих букв. Толпы людей всех рас сновали вокруг, шум стоял неимоверный — греки вообще очень громкоголосые, а тут еще к людским голосам присоединялись пароходные гудки и другие звуки порта.

Мадам оглядывалась по сторонам с комическим недоумением.

— Боже, да как же мы тут пролезем!

— Терпение, мадам, — отвечал шофер, — за вами кого-нибудь пришлют.

В одежде, пригодной для прохладного Парижа, становилось жарко.

— Нельзя ли выйти? — закапризничала Ивонн. — Мне сейчас будет плохо.

— Нет, нет! — взволновалась мадам. — Вы потеряетесь, на воде станет прохладнее. Наша яхта называется «Ксантиппа» — это, кажется, имя какой-то их богини.

Чармиэн хотела было поправить ее, но передумала. Интересно, почему Алекс взял имя‚ сварливой жены Сократа.

А вот и он. Лично явился поприветствовать их. Чармиэн узнала его силуэт среди толпы, и сердце ее забилось; он шел, одетый в белые брюки и синий блейзер, и люди невольно сторонились, пропуская его.

Когда он появился перед машиной и открыл дверцу, мадам издала облегченный вздох. Шофер, кажется, тоже обрадовался.

— Какое несчастье с госпожой Себастьен, — обратился он к мадам Дюваль, — мсье, надо думать, сильно расстроен.

Ей послышалась в его голосе насмешливая нотка. Алекс, подумалось Чармиэн, никогда по-настоящему не понимал большой любви, связывавшей Леона и Рене. Уж он-то бы не отказался от важного визита из-за такой незначительной операции, предстоящей его жене. Его взгляд остановился на девушках, он сделал вид, что не замечает откровенно кокетничающую Дезире, и улыбнулся Чармиэн:

— Значит, вы привезли мадмуазель Чармиэн, мадам Дюваль.

— Насколько я поняла, таково было ваше желание, — кисло ответила та.

— Даже мои желания можно иногда не выполнять, — заметил он с хитрецой, — у нее тоже мог случиться приступ аппендицита.

Ивонн стала бормотать что-то в ответ, тем временем Алекс приказал двум морякам с ленточками на фуражках, на которых значилось «Ксантиппа», забрать вещи гостей. Мадам обеспокоенно поинтересовалась судьбой драгоценного груза.

— Все в полном порядке в отеле, — сообщил он. — А вот это Спирос, — указал Алекс на молодого человека в белой форме, — он ваш стюард и проводит вас в каюты, где вы сможете освежиться; чай будет предложен, как только вы будете готовы.

Поклонившись мадам Дюваль, он удалился, оставив их на попечении Спироса. Матросы взяли багаж.

Толпа нехотя расступалась перед ними, и многие бросали на девушек-манекенщиц восхищенные взгляды. Их провели в две каюты, оборудованные собственными ванными. Мадам заняла одну, Ивонн с Дезире полезли под душ.