* * *
Вечерело вчера. Вечереет
Мятой складкой тугой и сегодня – полой черноты,
И барашек надсадно, к колодцу прикованный, блеет,
Хоть и нету волков в этой спайке травы и воды.
Ни мышей, ни волков, ни курносеньких уточек серых,
Лишь трава и вода и воды отраженье в воде,
Только кто-то пищит и пищит в отдаленных карьерах,
Иногда приближаясь к проведенной по травам черте.
Друг мой робкий! Неужели все стержни посохли?
Нет и нету письма, ни строки, ни кусочка строки,
Или спят по карьерам почтари, самогонные рохли,
Или путь их теперь ограничен тем скатом реки.
Здесь совсем не уныло, нет-нет-нет, я клянусь, не уныло,
Лишь все дальше и больше траву заливает вода,
Ты бы мне написала, два-три слова, корючку без пыла,
А что как кура лапой – совершенно, совсем не беда.
Я б поплыл на бревне, подгребая ладошкой, за травы,
Я б искал и нашел на обугленной ветке твой знак,
Я б согрелся у кучки золы остывающей лавы
И поплыл бы обратно с конвертом в счастливых зубах.
* * *
Бреду по пуп в снегу,
Как будто – не бреду, –
Вот сочетанье, мерзкое по сути, –
Бреду, но не бегу,
Спит парус налету,
К посудине – не льнет, прилип к посуде.
Я крив, как мажордом,
Сблевнувший на ковер,
В смущении свой харч накрывший блюдом.
Найти бы мне свой дом,
Дыру в него, и двор,
И дверцу, сохранившуюся чудом.
"Позвольте, что за бред?» –
"Это моя кровать». –
"Вам следует подвинуться немного». –
"Нет, это не запрет». –
"Да, вы должны здесь спать». –
"Но я тут не при чем, побойтесь бога».
Как узко на краю,
Как высока луна.
Куда девалась тряпочка от взоров?
Заметят тень мою
Сквозь окуляр окна,
А там – не оберешься разговоров,
Очнутся через час…
Сквозь снег начнут шептать,
Похрустывая пальцами с усмешкой,
Затеют перепляс
(А утра – не видать),
Зачнут в глаза кидать орлом и решкой.
А угол – вдруг не мой,
И это существо,
Занявшее три четверти постели,
Нашло его зимой
И выскребло его,
А мы сюда случайно залетели.
Возможно, он сказал:
"Позвольте, что за бред?»,
Он произнес, а я кивал уныло.
Не угол был, но зал – И в этом весь секрет, И потому все тело тяжко ныло.
Иль все наоборот?
Вон – ста́туйка моя,
А мне твердить: я дома, дома, дома,
Мой дом и поворот,
И ласточек семья,
И к телу вдруг прилипшая истома.
Вплываем в чуткий сон,
А вон – вторая дверь,
Еще лишь шаг – и я вздохну довольно,
Но есть ли в том резон?
Я сплю, я сплю… Теперь
Нам не печально и совсем не больно.
* * *
Шершавый бес в болотных рукавичках
Глядит на лес сквозь перышки на птичках,
Сквозь гнезда и сквозь птенчиков тела,
Сквозь гарь и блеск оконного стекла
На дряблый пень, где молодость прошла
За занавеску, –
Сжалась и исчезла,
Как утомленный раб – по мановенью жезла.
Глядит, как зверь вращая головой,
Как стонет лес, чернея, строевой,
Как съежилась улитка под листвой
И красный дым скользит из дыр болотных,
Сжигая птиц и бабочек голодных,
И как дрожит душа
От солнечного блика,
Как лезвие ножа – по наущенью крика.
IV
* * *
Мы баснями кормили соловья,
О, как он жрал – некормленная птичка,
Худой, облезлый, тоненький как спичка,
Ни червячка ему и ни ручья.
Его кормили прямо изо рта,
Божок наш упивался, наедался,
На кой ему, скажите, голос дался,
И как ему пристала немота.