И наматывается шнурок,
И наметилась глазом сорока,
И расшаркивается игрок,
Произнесший «я пас» до срока.
И присвистывается мотив,
Успокаивается поверхность
Ночи, спрятавшейся в объектив,
Диафрагмой закрывшись на верность.
* * *
Вот тупая река
С допотопным названьем Оять,
Непонятным пока,
Значит, следует здесь постоять,
У обрыва, где нудно
Два столетья гниют два бревна,
И болтается утка
На струе,
На всю реку одна.
Под прогнившим мостом
Завалился измотанный лось,
Он продрог под дождем,
Он промок абсолютно насквозь,
Хнычет он и дрожит,
Опасаясь клыков кабана,
И волчица лежит,
Как и он на всю чащу одна.
На кабаньей тропе
Отощавшая бабочка спит,
По истлевшей траве
Слышно, как она нервно храпит,
И пугливый кабан –
Пустотелых лесов господин –
Огибает капкан,
Как и он на округу один.
И медянке невмочь
Дохромать до набухшей воды,
Надвигается ночь,
И туман опадает с гряды,
И плетется кулик,
Под туманом головкой вертя,
И слабеющий крик
Затухает,
На нет исходя.
* * *
Среди овечек юных,
В тени немых гардин,
Среди свечей чугунных
Сижу совсем один,
И как сказал намедни
Трагический сосед,
Мне надоели бредни
Затейливых бесед,
И истины нет в споре,
Как нет ее в вине,
Куда приятней в море
Лежать на глубине
На краешке кровати
В лугах травы морской
И гладить рыб
Некстати
Робеющей рукой.
И в кустике коралла
Увидеть, вдруг прозрев,
Веселого хорала
Трехстворчатый напев.
В грот, смешивая краски,
Вплывает плоский скат
И там сидит, по глазки
Запрятавшись в агат…
…Но истинно приятно
В стеклянной глубине
Прошествовать обратно
К мутнеющей луне,
Где маленькие боги –
Хранители надежд –
Еще не носят тоги,
И звери без одежд
Разгуливают плавно
По илистым лугам,
И целаканту славно
Лежать в покое там.
…И вдруг – сродни улыбке,
В дожде второго дня
Увидеть образ зыбкий
С лицом как у меня,
Но во сто крат моложе,
Яснее и нежней,
С веснушками на коже
И крестиком на ней.
…Легко ты ставишь ногу
В мерцающий туман
И таешь понемногу,
Как призрак, как обман.
Надсадно стонет цапля,
Ночь близится к утру,
Слезы пустая капля
Мелеет на ветру,
Песчинки мутной Бзыби
Лопочут на волне,
И лишь по мертвой зыби
Твой крик летит ко мне.
* * *
Когда из преднебесья, из пустот
Спускается на землю зяблик кроткий,
Он голосом, похожим на фагот,
Коровку вызывает из коробки.
И ходят, запинаясь, по лугам
Две линии, слегка пересекаясь,
Как бы фагот, но как бы и мугам,
То длинный свист, то будто заикаясь.
Поскрипывают клювиком во тьме,
Слегка трещат, боясь заулюлюкать,
И кажется, что разве что зиме
Удастся их унять и убаюкать.
V
* * *
Гусеница в палатке всю ночь проходила по стенке,
Скорость совсем не меняя и не смыкая глаз,
Ей-то в моей палатке не больно, как мне, коленкам,
Но слышно, как благостный Диззи всем тварям играет джаз.
Гусеница в палатке не слышит смещения ветра,
Не видит, как жизнь спрямляется в темном углу ручья,
Гусеница, ах, гусеница, ты чем-то похожа на вепря,
Как у него – незнанием прочего бытия.
Гусеница золотая, я сейчас распахну тебе стены,
Выпорхни по паутинке и уцепись за мох,
Только не делайся бледной, только останься смиренной,
Тихой и молчаливой – такой тебя видит Бог.
Гусеница, ах, гусеница – такой тебя примет Бог.
Гусеница, ах, гусеница – такой тебя любит Бог.