На границе меня и еще нескольких человек приняли местные полицейские. Далее сопроводили в город Брно. В северной его части располагался лагерь для политических беженцев, оборудованный на территории стадиона. Там мы и нашли пристанище.
Что я чувствовал тогда, спросите вы? Страх, отчаяние и вину, вину перед мамой и Джули, а также перед семьёй тети Марты, из-за нашего побега никто не мог сказать, что с ними может произойти. А без брата, я был словно четвертован, как будто что-то живое умерло внутри. Тем не менее, на этой скорбной ноте, я ворвался в третью главу своей жизни.
Таких же бедолаг, как и я на стадионе нашлось не мало, и через несколько дней нам предложили выбор, отправится в Штаты, Францию или в… Россию. Эта далекая страна на востоке была для меня такой же загадкой, как и разум женщины. Подумав и взвесив все «за» и «против», я выбрал именно её. Все просто, Штаты слишком далеко, Французские Перенеи не сильно отличаются от родных Альп, а вот Кавказ, Памир и Тянь-Шань — это совсем другой уровень, это то, что мне тогда было нужно. Если я больше и не увижу свою семью, а эту рану нужно чем-то лечить, я покорю все пики этих гигантов. Так я тогда и думал, не было никаких политических предпочтений, перед мысленным взором высились безмолвные каменные исполины, манящие тебя на самый верх.
Через несколько дней я и с сотню моих земляков пересекли границу Союза. Пристанище нам дали в городе Харьков. Обживать новый дом было нелегко, кругом русские и ни одного знакомого словечка. Общались в основном на языке жестов, иногда получалось очень комично, и не раз собеседники заливались добродушным хохотом. К тому моменту, в своей юной жизни я научился делать хорошо только два дела: штопать одежду и лазить по горам. Первое я совершал с неохотой, это было вынужденной мерой, помогать семье держаться на плаву и иметь хоть какие-то карманные деньги. Второе — смысл моей жизни, самое любимое дело, не приносящее, к сожалению, никакого дохода, только траты. Русские осуществили мечту, они позволили не только заниматься тем, что я поистине любил, но и сделали это моей работой. Но, давайте не будем забегать вперед. Немного освоившись на новом месте, я получил работу на фабрике «Текстиль-ткань», параллельно вступил и в местную горную секцию.
Летом тридцать пятого наш клуб выезжает на Кавказ. Тогда я впервые увидел его вживую. Огромная горная система с потрясающими видами, помню, мы ехали по дороге меж сочно-зеленых деревьев, все вокруг было свежо и красочно, а на горизонте высились белоснежные пики, я всегда удивлялся этому, внизу лето, а наверху всегда зима. Лагерь, в котором мы остановились, был на высоте, которые мы обычно покоряли с Джули в родных Альпах, ха, а тут только маршрут начинался.
Постепенно акклиматизировавшись, мы предпринимали простые тренировочные восхождения. Нашим инструктором был Павел, парень, чуть старше меня с каштановыми волосами и отличительным атрибутом каждого альпиниста — пылающим взором, полным жаждой приключений! Мы с ним хорошо сдружились, хоть я и мало понимал, что он говорит, его поступки были красноречивее всяких слов.
Русские оказались первоклассными альпинистами, работать с ними было одно удовольствие! Больше всего меня поразила сама концепция их восхождений: если хоть одному члену группы становилось плохо, то все остальные прерывали подъем и помогали товарищу добраться до лагеря. Товарищество у них было приоритетней жажды высоты.
Следующие несколько лет были самими счастливыми в моей жизни, мой «золотой» век. В связке с Пашей в тридцать шестом мы поднялись на Конштантау, почти покорили Казбек, но у вершины одному из членов группы стало плохо, началось обильное кровотечение из носа. Было принято решение закончить подъем, я возразил, мол, нельзя же так, вон она вершина, рукой подать, мы столько шли к ней… а парень может и тут нас подождать. Во мне кипела жажда, жуткая жажда, но Павел ожег меня таким взглядом, что я моментально замолчал. Уже внизу, он подошел ко мне и сказал: «Она,— указал он на вершину— от нас никуда не уйдет, а как ты потом будешь жить, если из-за тебя погибнет человек, еще раз такое услышу, и будешь забираться только на ледовые горки. Такие как ты на высоте мне не нужны». Тогда я обиделся на него, а сейчас понимаю, Паша был не только одним из лучших скалолазов, но и одним из лучших людей, которых я когда-либо знал. Будь он тут, я бы не сидел окоченевший и заметаемый снегом у богом забытого камня, но не этого ли я искал? Пришлось извиниться перед ним за тот случай, хотя вины за собой тогда не видел, но перспектива поругаться с другом не льстила.