Сразу на четвертый день после начала войны, которая нас всех застала в горах, мы записались добровольцами в армию, а через неделю после ускоренных курсов молодого бойца, попали на фронт. Я не хотел воевать, тем более убивать своих земляков, кем бы эти бедные придурки теперь не стали. Но я был австриец, хоть и советский гражданин, но австриец. Многих из тех, кого я знал, с кем прибыл сюда, арестовали за шпионаж, часть распихали по лагерям, другую депортировали на родину, где их счастье точно не ждало. Честно, я боялся, боялся что и меня постигнет такая учесть, а если бы отказался идти на фронт— это стала бы финальная снежинка, для спуска лавины, уничтожившей меня.
В июле бьёмся за Смоленск и несем огромные потери. Иногда, в городских руинах, с гитлеровцами оказывались так близко друг к другу, что можно было разобрать их речь, я ужаснулся, узнав, что те думают о той стране, которая дала мне кров и хлеб. Они считали русских обезьянами, недалекими животными, которых нужно истребить, якобы кровь у них не чистая. Я подумал сначала — это шутка, туповатый солдатский юмор, но чем дольше воевал, тем сильнее убеждался в серьезности их слов. Русские были такие же люди, как и все, да, у них специфический менталитет, они эмоциональны, но в большинстве своём великолепные люди, зачем далеко ходить, моя Мариночка и Паша, язык не повернется назвать их животными. На этой почве я начал «втягиваться», а через пару месяцев мне было плевать, в кого я стреляю, для меня гитлеровцы стали обезличенными тупыми скотами, все на одно лицо.
Осенью, моя любимая написала, что родился сын, и она хочет назвать его Лешей. Мне понравилось имя, возражать не стал.
В битве за столицу, Москву, зимой сорок первого получил ранение в плечо. После двухнедельного лечения, мне наконец-то дали отпуск. Поехал в Куйбышев, к Марине и годовалому сыночку. Отпуск был оазисом счастья и спокойствия, посреди пустыни горя.
По возвращении на фронт, меня ждали приятные новости. Вместо стрелковой дивизии, в которой все это время сражался, назначают на Кавказ, где вовсю кипела подготовка перевалов к обороне. Благодаря обширному горному опыту, знанию местного рельефа и перевалов, мне дают должность заместителя командира высокогорной стрелковой роты.
Все время до начала битвы за Кавказ, проводили в тренировках, самое сложное было научиться стрелять в условиях высот. С первой серьезной проблемой столкнулись при стрельбе под большими углами. Все пули, выпускаемые нами по целям, уходили в молоко, и понять почему так происходит мы не могли, спустя десяток попыток, и сотни израсходованных боеприпасов пришло осознание, что открывая огонь под такими углами к горизонту траектория полета пули меняется, становится более пологой. А в наставлениях о стрельбе, об этом и строчки не написали. Первое время, об удобной обуви и специальном альпинистском снаряжении только и могли мечтать. На складах всего этого просто не было. Приходилась в кирзачах и шинелях карабкаться по утесам, месить полуметровый снег. Это был настоящий кошмар. Лишь в мае получили горные ботинки, ледорубы, лыжные костюмы, сами лыжи, палатки и индивидуальные спиртовые печки.
Нацисты пришли в разгар сорок второго. Одна стрела ударила по Сталинграду, другая по нам. Гитлер рвался к нефти, а на пути их гротескной машины смерти стояла наша 46-я армия. Иллюзий по поводу тех, против кого придется сражаться, не испытывал. Я должен буду убивать своих товарищей по мечте, мечте покорить самый высокий пик, мечте прикоснуться к небесам. Теперь Кавказ стал другим, больше он не был тем замечательным местом, куда тянуло каждую секунду. Рельеф, исполины, воздух — все осталось прежнем, изменилась атмосфера, восприятие всего окружающего.
Русские переоценили готовность местности к обороне. Нацисты ударили резко и свирепо, однако, достигнуть основной цели им так не удалось, перевалы держались. Тем не менее, потери были катастрофические, многие из тех, кто оборонял Кавказ, не были альпинистами, более того, половина из них горы видели только на картинках. Егеря без особых трудов загоняли бедолаг в такие места, откуда не было выхода. Несчастные, словно звери в капкане, гибли от лавин, камнепадов, пуль, срывались с утесов, проваливались в бездонные расщелины и умирали от холода, в забвении и одиночестве, прямо как я сейчас. Кавказ стал большой могилой, белой и безмолвной.