Юноша вдруг резко вскочил во весь рост. Быстро нацепив лыжи, он бросился бежать без оглядки из этого странного и страшного места, волоча за собой так и оставшиеся пустыми сани. Собаки же, грустно вздохнув, уныло поплелись за ним следом.
5.
– Чую, чую, чую зас–с–с–с–саду, да–ссс! Белорыс–с–с–с–сые с–с–с–с–совс–с–с–сем рядом, да–ссс! – с громким чавканьем поглощая сырое кровавое мясо, сипел Азаил, злобно сверкая при этом своими белесыми насекомьими глазами. – Ты ничего не видел на охоте, с–с–с–сынок?
Слово «сынок» вывело юношу из какой–то розовой задумчивости. Он сидел за простым тесаным деревянным столом рядом с насекомообразным чудовищем и держал в руках деревянную ложку. Ее, впрочем, он так ни разу и не опустил в миску с супом, который успел уже порядком остыть.
За окном – полярная ночь, пронзительно и злобно, как голодный дикий зверь, завывала вьюга, но в их домике было жарко натоплено. Единственную комнату его освещали четыре глиняных плошки, чадно горевших на оленьем жиру. Светили они себе под нос, а потому все внутреннее пространство хижины тонуло в бархатной полутьме.
«Сынком» Азаил называл его крайне редко: либо когда был особенно доволен успехами юноши, либо когда хотел получить от него что–то такое, чего не мог добиться силой. Поскольку особенных успехов у ученика мага давно не наблюдалось, то это обращение Азаила показалось ему подозрительным. И он в очередной раз мысленно поблагодарил себя за предусмотрительность: если бы не тщательно сделанные им после удачных охот запасы, подозрения Учителя быстро перешли бы в нечто гораздо более серьезное.
– Нет, Учитель, ничего не видел, все как обычно. Только вот оленя трудно стало доставать. Может, снеги опять вернулись к нам, ведь медведи да волки столько не переедят, – «честно соврал» Азаилу юноша, что, надо сказать, ему всегда удивительно легко удавалось.
Почему–то ему не хотелось говорить Учителю о таинственных вспышках за горизонтом, о странных деревьях и, особенно, о красивых крылатых девушках – ведь они так идеально походили на «белобрысых летуний», о которых часто говорил Азаил, а потому реакция его могла быть только одна: «немедленно убиратьс–с–с–с–с–ся отс–с–с–с–с–с–сюда, да–сссс, немедленно–сссс». А именно этого больше всего на свете и боялся юноша – ему уже через пару часов после такого смешно, наверное, выглядевшего со стороны панического бегства так захотелось еще и еще понаблюдать за ними, послушать их беззаботный звонкий смех и разговоры, снова вдохнуть приторно сладкие чарующие запахи волшебной рощи.
Вот уже раз десять после того памятного посещения таинственного места он бывал там, всякий раз наблюдая за девушками из укромного места и всякий раз с большим сожалением уходил, чувствуя, что так и не насытился этим прекрасным зрелищем. Была б его воля, он остался бы там навеки!
Уходя, он всегда мечтал только о двух вещах: чтобы Азаил, обладающий поистине нечеловеческой интуицией не догадался о его походах, а вторая – чтобы ему хотя бы раз представился случай поговорить с одной из девушек, особенно с той, «розовой» незнакомкой.
– С–с–с–с–мотри, Люк–с–с–с–с, – подозрительно сверля его своими холодными насекомьими глазами, прошипел Азаил. – Ес–с–с–с–сли увидиш–ш–ш–ш–ш–шь белобры–с–с–с–с–сых, немедленно ко мне – будем с–с–с–с–с–сматывать удочки–сссссс, понял, да–сссс? – и тонкая паучья лапа с острым черным когтем стремительно сдавила шею юноши, как тугое лассо. Люку стало не хватать воздуха, и он захрипел. Но в тот же момент Учитель ослабил хватку.
– А–а–а, п–п–п–очему, дядь Азаил, а? Что в них такого опасного, что даже ты, кому и десяток снегов нипочем, их боишься? – сделав намеренно невинное, как у ребенка, лицо, спросил юноша, втайне пытаясь получить хотя бы косвенное подтверждение тому, что страхи Учителя носят болезненный, надуманный характер. Ему так хотелось верить, что эти прекрасные существа – добрые и милые, а Азаил все выдумывает про них из–за какой–то затаенной обиды, которые они когда–то, в далеком прошлом, нанесли ему.
– Ш–ш–ш–ш–ш–ш–ш! Я – боюс–с–с–с–с–ь?! – зашипел на всю комнату Азаил и прыгнул, как сущий паук, с места прямо через весь стол, к Люку. – Я? Я? Я–ссс?! Аз–з–з–з–з–заил Премудрый, Аз–з–з–з–з–заил Бес–с–с–с–с–с–с–траш–ш–ш–ш–шный! Да я, щ–щ–щ–щ–щ–щенок, один с–с–с–с–с–спалю с–с–с–с–с–с с–с–с–с–с–отню белобры–с–с–с–с–сых! – он воинственно ощерил свои острые отвратительные жвалы, длинные когтистые лапы угрожающе потянулись к лицу юноши. Тот, впрочем, как ни в чем не бывало принялся поглощать суп, не обращая на чудовище никакого внимания.
– А–а–а–а! Кажется, я понял, дядь Азаил, – не отрываясь от еды, с набитым ртом проговорил юноша. – Просто их больше сотни, а потому сто первая, наверное, раскатает в лепешку тебя самого, да? – и, не выдержав, вдруг прыснул от смеха.
Но Азаилу было не до смеха. Ударом лапы он перевернул тарелку, так что суповая жижа пролилась прямо на штаны юноши, а сам принялся кругами ходить по горнице, уже не обращая на него никакого внимания, глухо бормоча себе под нос:
– Ничего, ничего–ссс, Аз–з–з–з–з–аил, мы е–щ–щ–щ–щ–ще поквитаем–с–с–с–с–я с–с–с–с–с ними, поквитаемс–с–с–с–с–я! Чудненько, чудес–с–с–с–с–сненько поквитаемс–с–с–с–с–я! Не с–с–с–с–сотню, не две, не тр–р–р–р–и, а вс–с–с–с–сю с–с–с–с–с–вору под нож–ж–ж–ж–ж! Да–ссс, под но–ж–ж–ж–ж–ж, белобрыс–с–с–с–с–ые обманщ–щ–щ–щ–щ–щ–ицы, да–ссс!..
Взглянув на него, юноша понял, что ни одного слова от него больше не добьешься. Когда Азаил впадал в такое состояние, он мог часами напролет повторять одно и то же и ходить кругами, пока совершенно не выбьется из сил. А потому решил воспользоваться этим и завалился на печку спать – все равно Учебы сегодня не будет. И сделал он это с еще большим удовольствием не только потому, что, наконец–то, сможет выспаться по–человечески, а и потому, что может теперь сколько угодно, не боясь выдать себя перед Учителем, вовсю помечтать о «розовой» незнакомке.
6.
Юного охотника звали Люцифер, что, как объяснял ему Учитель, означало ни много ни мало как «Светоносец». Почему ему суждено было носить такое странное имя, юноша не знал – Учитель вообще особенно–то и не посвящал его в свои замыслы, цедя сведения обо всем и вся как какой–то сильнодействующий лекарственный настой – по капле.
Впрочем, кое о чем Люк – так звал его Азаил для краткости – и сам догадывался. Таинственная власть, которая ему была подарена Потоком, – что это как не сила солнечного света, которую он постоянно носил в своем естестве? Раз войдя в него двенадцать лет назад, когда ему стукнуло пять, она больше не покидала его, послушно откликаясь на каждый его зов. Стоило юноше захотеть сотворить какое–либо заклинание, он обращался к Потоку и легкое приятное жжение в груди, а потом и по всему телу, а также ощущение нарастающей силы внутри, говорило ему о том, что его зов принят. Иногда это проявлялось даже видимым образом, особенно в темноте. Если Люк творил заклинание полярной ночью, то можно было заметить, как вокруг становилось светлее, словно кто–то зажег фонарь, а снег вокруг начинал подтаивать. Когда Люк заметил это в первый раз, он сразу догадался о значении своего имени.
Гораздо сложнее было узнать хоть что–то о своей матери. Да, красочные иллюзии, которые демонстрировал ему Азаил, давали определенное представление, но ничего конкретного Учитель так и не рассказал. Смешно сказать, Люк даже не знал ее имени, не знал имени отца, не знал, где находится та сказочная страна с Башней из золотого кирпича! Никаких книг, кроме книг по практической и теоретической магии, у него не было. Что было за границами Ледяной Пустыни – также оставалось неизвестным.
Еще один вопрос, который не давал покоя Люку, – это вопрос о его происхождении. Азаил открыл ему, что он – человек. Но ни одного «человека» Люк отродясь не видал. На все просьбы о том, чтобы показать ему страны, где обитают люди – хотя бы в иллюзии –, Азаил уклонялся, ссылаясь на то, что «у нас–сссссс итак очень мало времени–ссссс, некогда–сссс, некогда–ссссс». Но почему «у нас мало времени», Люк не мог понять. Вроде бы они никуда не торопились, наоборот, время в этой полярной пустоши как будто совершенно остановилось. И лишь потом, после участившихся обеспокоенных монологов о «белобры–с–с–с–с–с–ых летуньях–сссс», сказанных, как обычно, «про себя да вслух», Люк понял, что «мало времени» относится именно к ним. Азаил определенно скрывался в этом безлюдном необитаемом месте от их преследований и, возможно, от мести и боялся, что вот–вот они здесь появятся, а до этого надо успеть, как он говорил, «поднять щ–щ–щ–щ–щ–щенка на ноги, да–сссс» и тогда, тогда он им еще «пока–ж–ж–ж–ж–ж–жет». Видимо, Азаил всерьез рассчитывал на его все возрастающие магические способности в предстоящем сражении, что также вводило Люка в состояние недоумения. Кажется, чтобы достигнуть уровня знания и силы Учителя, надо практиковаться многие десятилетия, но тогда смысл «ускоренной» подготовки терялся, учитывая кратковременность человеческой жизни.