С этими словами он опять водрузил на свои уже остывшие плечи рыжебородого карлика и побежал. Больше они на протяжении всего пути не разговаривали. Люк думал о своем, мрачно хмуря брови и что–то бормоча себе под нос, а карлик боялся его разозлить своими неуместными репликами. Да к тому же он прекрасно понимал, что его миссия уже выполнена – Люк стал думать в правильном направлении.
Наконец, города – призраки исчезли, равно как и мертвые леса, запахло живительной соленой влагой, а почва стала резко подниматься. И вот уже путники бегут по крутым всхолмьям, а внизу бушует вечно неспокойное, как бунтующий человеческий дух, море. Хрофту стало полегче – в движении моря чувствовалась незатронутая мраком из Чернолесья жизнь, а Люк блаженно закрыл глаза и облизал губы:
– Соль… Морская соль… Мне это знакомо… Марина, морская дева Марина! Терпкая, как соль, непостоянная, как морская волна, ласковая, как подводные водоросли и опасная, как морская пучина…
Люк открыл глаза и побежал еще быстрее, а карлику оставалось только гадать, о ком так странно говорил этот поистине самый странный человек, которого он когда–либо встречал в своей долгой жизни.
Вскоре берег стал более пологим, состоящим из известняковых холмов, изобилующих пещерами естественного происхождения.
– Ба! Пещеры! Значит, мы на верном пути! – внезапно произнес Люк. – Дядя Азаил любит пещеры, норы, укрытия, как вы, карлики! Если мы бежим к пещерам, значит, нас сюда привел Азаил! Я чую его дух, я чувствую эманации его огромного, как это море, ума! Его помыслы сосредоточены на мне, как мои – на нем. Дядя Азаил! Премудрый Демиург! Я иду к тебе!!!! – закричал Люк и побежал так быстро – и это после двух недель пути! – что у карлика засвистело в ушах.
Люк поднялся по узкой тропинке, вьющейся между известковыми утесами, ныряющей между естественными пещерами, до тех пор, пока она не пропала в струях бушующего водопада. Люк прошел сквозь ледяные струи, не шелохнувшись, а карлик, наоборот, взвизгнул от холода. За струей воды пряталась большая пещера. Там Люка уже ждали.
2.
– Наконецс–с–с–с–с–с–то, явилс–с–с–с–с–ся не з–з–з–з–з–з–запылис–с–с–с–ся, ш–ш–ш–ш–ш–ш! Дес-с-с-с-сять бегал от меня, а тут вдруг явилс–с–с–с–с–ся! Брос–с–с–с–с–сил с–с–с–с–с–старика, да–ссссс, такой ж–ж–ж–ж–же л–ж–ж–ж–ж–ж–ивый, как и белобры–с–с–с–с–с–с–сый, хе–хе–хе! – в темноте были видны только мерцающие белесые фасеточные глаза и зеленые капельки слюны, падающие на известковый пол пещеры.
Люк ссадил с себя карлика и учтиво поклонился, а карлик преклонил колена.
– Ну–с–с–с–с–с–с–с… – засипел Азаил. – Говори, зачем з–з–з–з–з–з–звал меня–ссссс…
– Да, ты прав, дядь Азаил. Я тебя конечно люблю, по–своему, и многим тебе обязан, но сейчас я пришел к тебе именно по делу – за разъяснением и советом. И мне нужно знать все: почему я – оборотень, кто такой солнечный великан, входящий в меня и как избавиться от Безликого!
– Хе–хе–хе–хе… – довольно захихикал паукообразный монстр, потирая лапками. – Вопрос–с–с–с–с–сы, вопрос–с–с–с–с–ы, одни вопрос–с–с–с–с–сы… Пож–ж–ж–ж–ж–жалуй, даж–ж–ж–ж–ж–же слиш–ш–ш–ш–ш–шком много–ссс! Думаю, тебе будет с–с–с–с–с–с–куш–ш–ш–ш–шно болтать с–с–с–с–со с–с–с–с–с–тарым с–с–с–с–с–сипелявым выж–ж–ж–ж–ж–ившим из ума с–с–с–с–с–стариком, да–ссссс! Думаю, тебе будет интерес–с–с–с–с–снее вс–с–с–с–с–тертитс–с–с–с–с–я с–с–с–с–с–с моим гос–с–с–с–с–с–стем… хе–хе… Он давно у–ж–ж–ж–ж–ж–е ж–ж–ж–ж–ж–ждет с–с–с–с–тобой в–с–с–с–с–с–тречи–сссс!
Люк нахмурил брови – он не узнавал Азаила. Неужели он всего за десять лет смог так измениться? Или он совсем с ума рехнулся от своей премудрости и одиночества? Какой такой гость? И разве может гость знать больше, чем Азаил? Да и зачем он увиливает от столь серьезных вопросов? Уж не он ли виной всей этой передряге? Люк обиженно покраснел и насупился.
– З–з–з–з–з–з–зря обиж–ж–ж–ж–ж–жаеш–ш–ш–ш–ш–ься, не доверяешш–ш–ш–ш–ш–ь… Ну ничего–ссссс, з–з–з–з–з–зато после будеш–ш–ш–ш–ш–ш–ь благодарить–сссс, рас–с–с–с–цсс–с–с–с–елуе–ш–ш–ш–ш–ь ещ–щ–щ–щ–щ–е, хе–хе… Эй, гос–с–с–с–с–ть, а ну – на сц–с–с–с–с–ену! Ра–с–с–с–с–с–ска–ж–ж–ж–жи все, что з–з–з–з–з–з–наешь своему исчадию–ссс, хе–хе!
Люк и Хрофт удивленно подняли брови, и тут из глубины пещеры вышел… Высокого роста человек, на вид лет, по–человеческим меркам, тридцати – хотя как обманчивы эти мерки в Эру Порядка и Процветания, когда и в девяносто выглядят как в тридцать! Худощавый, с непропорционально длинными тонкими руками и ногами, что придавало его фигуре немного нелепый вид. У него были мягкие светлые льняного цвета волосы, пожалуй, чересчур длинный нос, тонкие губы, выпуклые голубые, цвета ясного неба глаза, мечтательные, как у ребенка. Он был одет в золотистую тунику, как и Люк, а рядом с ним стояли плюшевые Котенок и Щенок.
– Люк… Сынок… – только и выдохнул странный смешной человечек и бросился к Люку. А вслед за ним – рыдая – бросились и Зверята, ухватившись за ноги Люка, роняя крупные, как горошина, слезы на подол его туники.
– Отец? Папа? – прошептал Люк, механически раскрыв объятия, но также широко открыв и свои удивленные глаза. – Отец, которого отравили белобрысые феи? Отец, который едва не поразил насмерть Триединую Премудрость? Отец, у которого были светящиеся доспехи? – Люк готов был разрыдаться от разочарования! – Азаил!!!!!!!!!!!!! Старый врун и обманщик!!!!!!!!!!!!!
– Ну, приврал–сссс маленечько, хе–хе–сссс… – подленько захихикал Азаил. – Но в общшщ–щ–щ–щ–щем, все верно–ссс, с–с–с–с–смотря с–с–с–с–с какой с–с–с–с–стороны вз–з–з–з–глянуть–сссс…
Но смешной непропорциональный человечек, казалось, ничего не замечал. Он просто рыдал на груди у Люка вместе со Зверятами, да так заразительно, что даже Хрофт не выдержал и пустил скупую карличью слезу.
– Отец…. – прошептал Люк. – Отец… Вот ты какой, оказывается… – Люк сильным движением отстранил его от груди и, стиснув сильными ручищами хрупкие плечи отца, внимательно вглядывался в его лицо, что–то напряженно ища в нем.
– Создатель! Но ведь ни одной моей черты! У меня нос немножко приплюснутый, пуговкой, а у тебя – длинный, словно птичий клюв, у меня волосы золотистые, а у тебя – льняные, у меня фигура стройная, а у тебя – нескладная… Да и уши у тебя оттопыренные немного, а у меня…
На каждое утверждение Люка Роланд быстро кивал головой в знак согласия, но ничего не мог ответить, так как слезы душили его.
– А глаза, а глаза, а глаза, мастер Люк, глаза–то у вас – одинаковые, р–р–р–р–а–в–в–в–в–в! – гавкнул Щенок и завилял плюшевым хвостом.
– И точно! Глаза–то, глаза, мяу! – вставил Котенок. – Одно и то же выражение! Неотмирное какое–то, мечтательное, детское почти!
И верно. Люк взглянул в небесно голубые глаза своего отца – и увидел в них самого себя…
Наконец, Роланд кое–как успокоился.
– Я… я… я… потому плакал, сынок, что ты мне как раз и напомнил твою мать. Когда я ее вспоминаю, я всегда плачу, ведь она умерла на моих, вот этих вот, руках… – Принц затряс перед носом Люка руками, словно вот–вот из воздуха материализуется на них умирающая Лили. – Тебя уже унес тогда Азаил, а я остался с ней… Она умерла тихо так, спокойно, как уснула… Дай Создатель всякому такую спокойную смерть! Смерть, сынок, это тоже – дар Создателя человеку, да и не только человеку – всем тварям. Феи, и Стелла прежде всего, не понимали этого… Они, понимаешь, думали, что вечность – это благо, что человек должен жить вечно, а не понимали одного… Мир этот не создан для вечности, не создан, а потому смерть – великое благо и для нас всех, и для Лили…
Люк, да и все остальные, удивленно уставились на Роланда – как–то необычно было услышать такие умные слова от этого нескладного, на вид слабоумного человека.
– Расскажи мне о ней! – вдруг тихо сказал Люк, присаживаясь на мягкий известковый пол пещеры. – Какая она была… И почему она умерла… И…
– …Она была хорошей! Знаешь, сынок, я и сам не знаю, кого я больше люблю – мою Прекрасную Фею или Лили. Иногда мне кажется, что это две сестры или вообще одна женщина. Они были так похожи – очень уж любили командовать и думать, что только они знают, как все надо делать. Наверное, поэтому они обе привязались ко мне – я им никогда не перечил, на мне их неспокойные души отдыхали. Но в твоей маме было что–то особенное… Фея, она, знаешь, жила и бед не знала, как бабочка – летала с цветка на цветок, как пчелка. А вот твоя мама – Лили – у нее в душе была какая–то трагедия, рана в душе, боль… Она была как раненая лань – опасная – жуть! но – страдающая… Я это понял почти сразу, в Солнечной Башне, и мне ее было всегда как–то особенно жалко, она была как ребенок, потерявшийся ребенок, сирота, обиженная на всех и вся… Впрочем, слушай, начну по порядку! Однажды моя жена, моя Прекрасная Фея, попросила меня набрать лечебных трав в лесу и я ушел очень далеко, пока не встретил на лужайке прилипшего к старой мудрой сестре – сосне карлика Хнума…