Раздался громкий треск, взрыв, какой бывает, когда искра попадает в пороховую бочку. От яркого розового света все зажмурились, закрыв заболевшие от грома уши ладонями, а потом…
– Розовый Дождь! Розовый Дождь! Настоящий Розовый Дождь!!!!!!!!!!!!!!!!
И действительно, потоки теплой, живительной, приторно сладкой влаги, ливнем обрушившейся на оскверненную воду, были розовыми.
Дикий визг плавящихся от прикосновения розовой влаги тысяч оставшихся в живых тварей, громоподобный вой Левиафана – Безликого, который забился в конвульсиях, стремительно уменьшаясь в размерах, слился с радостными криками людей, русалок, фей, подставлявших рты, руки, тела, головы под живительный дождевой поток. Мертвая черная вода тут же становилась прозрачной, а это значило, что остатки морского воинства и армии Гастона были спасены.
5.
Розовые облака заполнили все пространство Хартленда, расширяясь при нагревании от пламени Золотого Дракона. Ливень теперь орошал своей живительной розовой влагой миллионы квадратных миль оскверненной земли. Золотой Дракон своим огненным дыханием поджигал все новые и новые розовые барашки, подгоняя своим дыханием и могучими крыльями пылающие облака – все дальше и дальше ко все новым и новым землям, нуждающимся в исцелении. А барашки, пылая розовым огнем, словно стога сена, превращались в сгустки влаги, выпадавшие дождем на истерзанные земли.
Черная трава, зубастые цветы сгорали, на некогда обугленной, изуродованной земле появлялись зеленые побеги, даже мервецерукие деревья постепенно оживали – на них появлялись первые листочки. Отравленные источники и озера становились прозрачными, как слеза, а дождь все лил и лил, словно желая перевыполнить свою задачу по очищению земли от скверны.
Дождь еще шел, а Золотой Дракон – за считанные часы проделав путь в сотни тысяч миль и израсходовав триллионы эр солнечной энергии – еле держась в воздухе, спикировал на уже успокоившуюся голубую гладь воды бывшего авалонского озера – теперь почти полностью растворившегося в морской воде, затопившей древний город.
На востоке уже всходило розовое солнце, некогда мощный розовый ливень сменился мелким дождичком. Дракон устало сел на воду, отчего вокруг него образовалось целое облако белого пара, и лежал на воде, покачиваясь, словно исполинская водоплавающая птица. Совсем недалеко, в полумиле от него, также покачивался на волнах, почти не двигаясь, черный левиафан – уменьшившийся до размеров золотого дракона. Оба они еле дышали.
– Ну, вот и все, Безликий, – прошипел Дракон, устало закрывая глаза.
Но Безликий ничего не ответил. Он лишь судорожно открывал и закрывал чудовищные челюсти, словно выброшенная на берег рыба.
К обоим чудовищам подплыл морской змей, на спине которого восседали Морская Королева, Марина, Фея, раненый, с омертвевшей рукой, Гастон и Малыш. Чудовища плескались на волнах, бесформенные, уродливые, как выброшенные на воду шлюпки с потонувшего корабля.
Дождь перестал накрапывать. Морская Королева подняла голову и увидела, что и следа Розовых Облаков уже не осталось, словно их никогда и не было. Вместо этого над головой, куда ни глянь, простиралось бескрайнее голубое небо.
– Ну, вот и все, – устало вздохнула Морская Королева. – Обоим пришел конец – и Непобедимому Солнцу, которое теперь закатилось уже навсегда, и его чудовищной тени – Безликому. Что–то теперь будет!
– Ой! Смотрите, смотрите, ай–яй–яй–яй! – заверещала вдруг Марина. – Смотрите–смотрите! Белобрысик! Мой белобрысик вернулся!!!!!!!!!! – Марина – ее никто не успел удержать – уже сиганула в теплую как парное молоко воду и быстро поплыла вперед.
Действительно, огромная махина светоносного ящера стала на глазах уменьшаться, расползаться, съеживаться и – приобретать черты человеческого тела! Вместе с тем стало распадаться и тело черного Левиафана. Наконец, оба чудовища исчезли, а вместо них на волнах качалось одно полностью обнаженное тело Люка, у которого вместо правого глаза зияла безобразная рана…
Марина уже обхватила его тело своими молочно белыми руками и тащила его к морскому змею, не уставая покрывать его лицо поцелуями. Общими усилиями Люка подняли на чешуйчатую гладкую спину морского коня Королевы Лоры – он еле дышал.
Морская Королева, отстранив Марину, внимательно прислушалась к биению сердца в груди, пощупала пульс, потрогала лоб, что–то шепча себе под нос, а потом – улыбнулась.
– Он жив! Просто очень устал… Спит!
– Урр–р–р–р–р–а! – воскликнула Марина. – Ой, а что у него с глазиком?
Глава 25. Преображение Азаила.
1.
Почти голые ветви деревьев, золотая листва под ногами словно мягкий, ароматный ковер, прохладный ветер, зябко…
Гастон поежился – его тонкий плащ не был рассчитан на осень в стране вечного лета!
Климат менялся поразительно быстро. Еще две недели назад было жарко, вся земля цвела, оплодотворенная Розовым Дождем, а уже сейчас на смену лету пришла осень.
«Ну, это и к лучшему… – с наслаждением, полной грудью вдыхая бодрящий, исполненный ароматом прелой листвы, осенний воздух, подумал Гастон. – Хоть раз в жизни увижу настоящую осень, Золотую Осень, как она описана в хронике Танкреда Бесстрашного. Буду потом рассказывать детям, внукам, потомкам… А почему бы и нет? Может, и я тряхну стариной да напишу свою Хронику, как Танкред на склоне лет, и назову ее, назову ее… «Хроника…», нет, «Хроники Целестии»! Неплохое название? Хм–м–м–м–м…»
Гастон посмотрел на свою левую руку, единственную дееспособную, словно размышляя, а сможет ли она… В самом деле, а сможет ли она держать перо, чтобы написать такое объемное и сложное повествование, которое, пожалуй, переплюнет и творение Танкреда! Гастон поднял с земли тонкую палочку и взял ее, на манер пера, но палочка с хрустом переломилась…
«Э–э–э–э, не–е–е–ет! Пожалуй, сам писать я все–таки не смогу! Перья будут ломаться… Слишком уж у меня руки да пальцы толстые, привыкли держать меч, чем перо. Придется нанять какого–нибудь смышленного карлика. Буду ему диктовать, а он уж будет писать вместо меня. Так и назову свою первую Хронику – «Отверженные». А что – хорошее название! И подпишу – «Хроника Гастона»…
Гастон рассмеялся и на миг забыл и о холоде, и о неприятно кольнувшем его совсем недавно воспоминании о мрачном пророчестве Азаила о каком–то «Ледниковом Периоде»… Победа над Безликим и его ордами далась тяжелой, слишком тяжелой ценой!
Перед мысленным взором Гастона вдруг возник образ старшего брата – долговязого и длинноносого сказочника с полудетскими глазами и из груди едва не вырвался звериный рык. Гастон выхватил из ножен меч и принялся рубить окружавшие его кусты своим серебристым мечом, чтобы задушить в себе плач…
Но в это время его уха достиг звук колокольчика и детские голоса. Гастон устыдился своей слабости и быстро вложил меч в ножны.
На перекрестке лесных дорог, посреди почти нагих берез стоял большой черный монумент, недавно восстановленный самим Гастоном – такие монументы указывали на древние границы королевства. Возле него показалась коренастая приземистая фигурка в черном шерстяном плаще с черным колпаком, одетым на голову и полностью скрывавшим лицо. Она опиралась на длинный деревянный посох с колокольчиком, а рядом, по обе стороны от нее, шли два ребенка – мальчик и девочка семи и пяти лет – в рваных стареньких шерстяных лохмотьях.
Гастон посмотрел на них и грустно вздохнул – таких бродяг попадалось в последнее время немало. Многих не успели в свое время эвакуировать, но кто–то чудом спасся, прячась по канавам и подземельям. Эти выжившие бедолаги теперь, когда все закончилось, группками или поодиночке, пробирались в немногие уцелевшие города и села. Многие из этих странников были изуродованы страшными ранами, проказой, которую подхватили от отравленной воды или укусов зубастых цветов. Потерявшие родителей дети, потерявшие мужей и детей жены… Разбитые судьбы, разбитые жизни, ничем не исцелимая боль…
– Мил человек, где это мы? Я чувствую тебя! Скажи на милость, мил человек, ради сирот, ради Создателя! – дрожащим голосом прохрипел старик, опираясь на клюку. Отсутствие чудодейственных розовых пилюль уже сказывалось – возраст брал свое в когда–то не знавшем старости и болезней мире! – Сжалься над бедным прокаженным, потерявшим чудный приход, матушку и детишек, и над бедными сиротами без отца и матери, оголодавшими в конец!