И упражнения в левитации продолжалось снова и снова. Юноша еще не раз падал с потолка на пол и получал «на орехи» от Учителя, пока, в конце концов, ближе к полуночи, не научился порхать как мотылек.
Да, Учеба была настоящей отдушиной для юноши, настоящим отдыхом после многочасовых рутинных дел. Но не только она.
В определенное время – в день своего рождения, в день рождения матери и еще в некоторые дни, значения которых он не знал – Учитель устраивал для юноши «праздник». Вечером, вместо Учебы, он в полной темноте доставал откуда–то иссиня черный шар и прикасался к нему своими тонкими усиками – вибриссами. Шар тотчас же вспыхивал, в его черной глубине начинали хаотически бегать фиолетово – лиловые искорки. Затем излучение, исходившее от шара, обретало форму картины, объемной картины.
Именно тогда юноша впервые увидел «Золотой Чертог» – так он про себя прозвал дворец или башню, полностью сделанную из сверкающего на солнце золотого кирпича –, который гордо как боевое знамя на башне замка возвышался на гребне высокой горы. Изнутри Чертог весь был покрыт сверкающими полированными золотыми зеркалами. Вокруг Чертога – сад, густо обсаженный золотыми деревьями, по ветвям которых скакали, весело вереща, стайки золотых говорливых мартышек и золотых попугаев.
За пределами Золотого Чертога, куда ни кинь взгляд – бескрайние просторы горных пиков, упирающихся седыми от снега вершинами в облака, над которыми парят исполинские многоглавые орлы; бездонные ущелья, высокогорные изумрудно зеленые луга.
Юноша, ничего не видевший в своей жизни кроме унылых плоских ледяных пустынь и рощ карликовых деревьев, упивался роскошными видами, всякий раз с затаенным дыханием ожидая появления главного лица в этом представлении. ЕЕ…
Когда ему казалось, что сердце вот–вот вырвется из груди от волнения и нетерпения, вдруг картинка менялась. Перед его восхищенным взором возникало изображение комнаты, стены, пол и потолок которой искусно отделаны каменными плитами из темно зеленого малахита. В этой комнате, за малахитовым же, отполированным до зеркального блеска столом, сидела ОНА – Само Совершенство.
Округлое, чем–то напоминающее солнечный диск, лицо, длинные и прямые как солнечные лучи золотистые волосы, длиннополое платье, словно сотканное из солнечных волокон и – поток жгучего солнечного света из пустых глазниц!
Эти мгновения созерцания совершенной красоты и величия в образе его родной матери казались ему самыми счастливыми мгновениями его жизни.
А потом Учитель снова и снова рассказывал ему одну и ту же историю. Что все, что он видел, было некогда владением его матери, которую коварно убили ее враги – злобные завистницы «белобрыс–с–с–с–сые летуньи». И если он будет прилежно учиться и со временем овладеет вершинами воинского и магического мастерства, то сможет отомстить за свою мать и вернуть то, что принадлежит ему по праву рождения – Золотой Чертог и все примыкающие к нему владения.
И каждый раз юноша искренне клялся в том, что он совершит все это и будет очень, очень прилежно учиться. И клятву свою – исполнял, исполнял, как мог, от всей души, от всего сердца. Можно сказать, что юноша только и жил – от вечера до вечера, от Учебы до Учебы, от одной встречи со своей солнечной матерью до другой – и только это по–настоящему и поддерживало в нем силы и не давало сойти с ума в бескрайнем лабиринте белого безмолвия.
3.
Все это пронеслось в сознании юноши, когда он в очередной раз шел на охоту.
Как обычно, перед ним, сколько хватало глаз, расстилалась плоская, словно поверхность стола, белая ледяная пустыня. По корке лежалого снега белой змейкой вилась поземка, дул, как всегда пронизывающий до костей, северный ветер. Иссиня черное небо давило на грудь – полярная ночь вот уж как месяц вступила в свои законные права.
Юноша, как обычно наглухо укутанный, словно рыцарь в полный доспех, в теплую одежду – шубу, ушастую шапку, штаны и унты, сшитые из шкуры и меха полярного медведя, убитого им на охоте, на лыжах шел сквозь ледяную мглу. За собой он тащил деревянные сани, предназначенные для будущей добычи, а впереди бежали, звонко лая и виляя своими баранкой загнутыми кверху пушистыми хвостами, полярные белые собаки – Белка, Стрелка и Гром.
Собаки были в приподнятом настроении оттого, что недавно учуяли северного оленя. Юноша знал, что, взяв след оленя, собаки приведут его к нему непременно.
Но мысли его занимала отнюдь не предстоящая охота.
Воспоминания о давно минувших днях сменились воспоминаниями о недавних событиях, совершенно необычных событиях.
Дело в том, что в последние недели две юноша регулярно наблюдал какие–то странные яркие вспышки за горизонтом, но что это за вспышки – он так толком и не узнал. На северное сияние явно было не похоже. У северного сияния свет ледяной, холодный, а те вспышки были яркие, слепящие, сродни солнечному свету.
Юношу разбирало жуткое любопытство, но всякий раз ему что–то мешало выяснить, в чем дело: то полярный медведь выйдет на охоту и приходится быть настороже, то собаки возьмут след оленя, который уведет его в сторону, то разыграется такая снежная буря, что приходится поскорее уносить ноги.
Вспоминая об этих таинственных вспышках, юноша в какой уже раз проклинал себя за нерешительность и клялся самому себе, что если они повторятся, то он обязательно, во что бы то ни стало, выяснит, в чем дело, даже если это ему будет стоить добычи или даже жизни!
И как только он подумал об этом, вспышки возобновились.
На линии горизонта, справа от себя, он вновь увидел яркие желто оранжевые всполохи, но – что было особенно странно – и собаки его понеслись именно туда.
Молодой охотник побежал следом. Он совершенно забыл про мучившую его тоску, про отвращение к белому безмолвию, про мороз, больно щипавший лицо, про обжигающий ледяной ветер. Он думал только об одном – о том, что он находится в двух шагах от разгадки какой–то очень важной тайны, способной коренным образом перевернуть его жизнь...
Но вот собаки как по команде замолкли. Юноша понял, что дичь где–то рядом. Он прибавил шаг и скоро увидел на горизонте странную рощу из неизвестно откуда взявшихся в заснеженной пустыне высоких, намного выше человеческого роста деревьев удивительной красоты и формы, которых юноша раньше отродясь не видел. Именно оттуда были видны таинственные вспышки.
Юноша сразу смекнул, что собаки могут испортить все дело, которое в тысячи крат важнее, чем поимка жалкого оленя. А потому, прикоснувшись пальцами к вискам, отдал им телепатический приказ затаиться и не подавать голоса без его команды. Собаки тут же легли на животы и закопались поглубже в снег, полностью слившись с ним благодаря своей белой шерсти.
А между тем юноша, бросив сани и лыжи, ползком, для верности прикрыв себя глазоотводящими заклинаниями (несмотря на строгий приказ Учителя ни в коем случае не пользоваться на охоте магией!), стал приближаться к этой странной, если не сказать, чудесной роще.
4.
Толстые стволы поднимались высоко, на три–четыре человеческих роста, если не больше. Стволы коричневого цвета были полностью лишены ветвей. Верхушки деревьев венчали хвосты из длинных и широких мясистых зеленых листьев. Там же, наверху, под самыми листьями росли странные круглые коричневые плоды.
Но поразил его не только вид совершенно незнакомой растительности. Все довольно большое пространство этой странной рощи было полностью лишено снега – и это прямо посреди ледяной пустыни! Наоборот, на тучной черной земле росла довольно высокая, наверное, по пояс, а то и по грудь, сочная мясистая трава, которой он также отродясь здесь не видывал. По ветвям незнакомых деревьев прыгали какие–то неизвестные маленькие птицы с ярким оперением всех цветов радуги и что–то весело и громко щебетали.
Создавалось впечатление, что эта роща каким–то таинственным образом отделена от всего остального мира незримой стеной, и за ней, как за стеной парника, расцвел пышным цветом совершенно другой мир – мир тепла, радости, блаженства и покоя. Мир, который был совершенно не известен молодому охотнику.