Когда он не пришел к обеду, занавески на окнах всполошились. У цветочного горшка появлялось то одно, то другое, то третье растерянное лицо.
– Ну-ну, поволнуйтесь, граждане. Вы ведь этого хотите. Что же всполошились?
Граждане высыпали к остановке. Не все сразу, по очереди. Сначала сын, потом невестка, потом внучка.
– Простите, а вы дедушку не видали? Он на скамеечке этой сидит обычно?
Нет, никто не видал. Дед нахохлился. Втянул голову в плечи, как худой воробей, выпавший из гнезда. Стало зябко. Вспомнилось, как в детстве, когда мать наказала его за что – то, сбежал из дому, спрятался за сараюшку и долго слышал взволнованный голос, звавший его домой. Было радостно, оттого, что его простили, и горько за то, что обидели наказанием, несправедливым, как тогда казалось. Вот и сейчас, как тот мальчонка, сидел на остановке, притаившись. Его спас подъехавший троллейбус. Воровато озираясь, вошел, сел на свободное сиденье и поехал. Куда? Зачем? Мысль появилась неожиданно. Поеду в Грушовку, дом престарелых за городом. На разведку.
Грушовка была в семи километрах от города. Притча во языцех для всех стариков. Грушовки боялись. Никто туда не хотел. И все-таки, это был вариант для деда. На Грушовку бегали маршрутки. Денег у него не было, но в маршрутке должно было быть льготное место. Повезет – уеду. Так он загадал. Микроавтобус подкатил к остановке, обдав водой из лужи. Вот балбесы – привычно подумалось, но тут же отогнал эту мысль. Рядом с шофером были пустые два сиденья. Обычно туда запрыгивают самые шустрые пассажиры, но сегодня желающих не было. В салон зашли две женщины дачницы, да девчушка лет тринадцати с котом в корзинке.
– Сынок! Возьмешь на льготное?
Сынок – мужчина лет сорока, с недовольным лицом, потянулся и открыл дверь:
– Много вас, льготников!
– Где много, покажи?
– Да везде много! Одни льготники. Забодали своими льготами. А нам что же, развозить вас, господ, а самим лапу сосать?
– Да ты потерпи, сынок, и страна пусть потерпит, окочуримся мы скоро, все вам полегче будет!
– Вы окочуритесь, новые льготники подрастут.
– А сам то льготником не будешь?
– Буду, наверное, только льготы тогда обязательно отменят. Мне всегда везет. Очередь занимаю, значить товар перед моим носом закончится.
– А ты, добрее, сынок, добрее к людям, вот и не закончится. Все воздастся тебе.
– Умный ты, дед, как я посмотрю, садись рядом, довезу с ветерком.
Дед вскарабкался на высокую подножку, сел рядом с водителем. У лица покачивалась маленькая обезьянка, подмигивая левым глазом. На панели – иконка Николая Чудотворца, покровителя всех путешествующих.
– Небось, в Грушовку сдаваться, иль проведать кого?
– Я на разведку, сынок. Видно придется там доживать свой век.
– Вот ты о доброте. И что ты своей добротой? В Грушовку?
– Не в доброте дело. Мои, наверное, и слышать об этом не хотят. Я сам так решил.
– Просто так никто бы не решил. Значит, обуза.
– Обуза. Согласен. А кто в старости не обуза?
– Глупости, дед. Нет будущего у государства, для которого старики – обуза. На востоке старик – самый почитаемый гражданин. Его уважают и прислушиваются.
– Вот ты так красиво говоришь, а сам везти меня забесплатно не хотел.
– Знаешь, сколько вожу туда? У меня жена в Грушовке медсестрой в этом, как его, геронтологическом центре работает. Наслышан от нее всякого. Туда же стариков, как детей подбрасывают.