До начала "маленьких сообщений" Бертул прогулялся по городу. Сразу за Рижской улицей начинались поля. С возвышенности и Бирзгале и река, отороченная ивами по берегам, были вполне обозримы. Воздушные сады телевизионных антенн над крышами характеризовали эпоху, степень культуры и заносчивость жителей — две семьи ни в коем случае не пользовались одной антенной.
В центре от киоска Бертул свернул на улицу, по которой однажды ушел Шепский. Вначале шли старые дома с дворами. В некоторых дворах виднелись еще избушки с маленькими окошками. Во всей своей прежней красе… Владелец магазина "Колониальные товары" в двадцатых годах жил в доме, выходящем на улицу, за белыми тюлевыми занавесками его дочь играла на пианино, а в избушке во дворе грызли брюкву другие дети, отец которых за городом рыл канавы или трепал лен большого хозяина.
Он заметил новое здание с розовой штукатуркой в глубине сада. Фасад напоминал сооружение, сложенное из кубиков, убывающих по величине кверху. В нижнем кубе находилась дверь гаража, в следующем — два окошка, а в верхнем — двухэтажном "полезном объеме", как говорят архитекторы, — красовались один над другим два широких двухстворчатых окна и два круглых, разделенных цветными стеклами на восемь равных частей. Богатство, да и только. Здесь улица кончалась и начиналось клеверное поле с деревянными вешалами: За обширным полем поднимались темные ряды величественных лиственниц, а над ними торчала черная труба, словно целый год не мытый палец. Бертул направился к деревьям.
И нашел — другой Бирзгале. Прежде всего это длинный-длинный каменный дом. В толстых стенах прорублены светлые окна. Надпись "Трикотажный цех". Значит, здесь вязала джемперы и длинные чулки та сотня бирзгальских девушек, каждая из которых в конце недели несла в дом культуры по меньшей мере пятьдесят копеек, стремясь получить за них музыку, танцы и провожатого домой по обходной дороге через прибрежные луга. Но откуда брались провожатые? А вот откуда. Здесь же тянулось громадное строение, как ангар для десятимоторного самолета. В одном конце на перекладине между двумя высокими эстакадами в воскресной тишине покоился подъемный кран. В будни он катался по рельсам, держа стрелу высоко в воздухе, и грузил те бетонные плиты, которые лежали штабелями на земле. Значит, завод железобетона, откуда в дом культуры приходили парни. Когда-то здесь был Тендикский фольварк. Трикотажный цех, наверное, был когда-то конюшней или амбаром. Значит, природа и исполком добились численного равновесия между девушками и парнями, обоими антагонистическими классами населения, которые друг друга очень любят. Но равновесие приводит к детским пеленкам. А вот они. От Тендикского фольварка кроме длинного дома, в котором сегодня вязали чулки, что превращали своим узором женскую ногу в удава, остались еще аллеи огромных лиственниц. За ними перед голыми фасадами пятиэтажных домов в лабиринтах столбов на веревках развевались детские пеленки.
Здесь был другой Бирзгале, который Бертул еще не знал, и его одолели сомнения, узнает ли он его. Хотя он родился и вырос в Риге на улице Бикерниеку среди фабричных труб, он уже лет семнадцать кочевал по санаториям и больницам, а последние десять провел в санаторных библиотеках, клубах, потому что не боялся заразиться туберкулезом, так же как жена вора не боится, что муж сможет обокрасть ее. И такими чужими показались Бертулу сегодня эти новые кварталы. Он не знал, занимает ли домохозяйка у соседки соль, ходят ли мужья друг к другу играть в очко, найдутся ли в доме и такие, кто поможет внести шкаф на пятый этаж. И чем вечерами занимаются те, которые не смотрят телевизор. Нельзя руководить теми, кого не знаешь, но ведь он должен руководить культурной жизнью Бирзгале. Бертул повернул к старому городу.