Привидение Варнав на минутку умолкло.
— Во черт, показалось, будто петух уже хлопает крыльями и я должен исчезнуть. Нет еще. Да. В этом году на Карлах — аминь. Я захлебнулся аптечным спиртом, который принес ветеринар. Жена потихоньку налила мне в рюмочку. Только потом я понял, чего это она перемигивалась с другими: чтобы посмеяться надо мной! Мы чокнулись, и я, обученный женой, опрокинул рюмочку. Вот тогда и началось… Во рту был мясной салат, как и положено на всех латышских семейных торжествах, в салате горошек, а тут еще чистый спирт. Я начал давиться, ибо не работаю ни в медицине, ни на Дальнем Севере, и не привык пить спирт. Те кричат: "Рохля, выдыхай воздух!" А я не умею и весь комнатный воздух втягиваю в себя. Но сколько же легкие могут вместить! Кашляю, захлебываюсь воздухом и вместе с воздухом вдыхаю горошину! Кашляю. Не помогает. Кашляю полчаса. Как они хохотали!.. Жена прямо стонала, от смеха у ней заболело под ложечкой. "Кашляй, Варайдот, у тебя хороший голос!" Когда, кашляя, я упал под стол, директор и все остальные выпили за мое здоровье, а жена еще и добавила: "Не ходи в гости, если не умеешь пить". Будто не она привела меня. Потом стали хором петь: "Господь знает время жатвы, он ломает колос созревший…" Последняя песня на этом свете…
Под столом на званом вечере… Многие литераторы нашли бы там фон для романов из современной жизни местного общества: от ботинок до точеных каблучков женских туфель. Но об этом в другой раз. Что делать? Чувствую, что ухожу к праотцам… Кричать о помощи? Я знал, что ни жене, ни директору это не понравится — вечеринку испорчу. Раз уж всю жизнь угождал, буду последовательным до конца. Глядя, как гости топчутся, отстукивая такт в песне, я потерял сознание. Музыкальная, усеянная цветами смерть — ведь все в тот миг пели "Не один чудесный цветок бросал я в Гаую…". Когда утром, собираясь домой, жена вытащила меня из-под стола, говоря: "Иди сюда, подержи пальто, мужчина ты или нет! Пошли домой, надо дров наколоть!" — я уже изрядно пробыл в мире ином…
— Как?! Вы взяли и просто умерли и не боролись за свою жизнь? — пораженный, воскликнул я.
— Бороться? С детства я уже боролся, разумеется, своим оружием — я хотел всем угодить. Все было хорошо, пока я не встретил женщину. Против нее это оружие оказалось слабым. Требования жены растут в геометрической прог… прог…
— Прогрессии?
— Да, так-то. Если тебе говорят, чтоб купил чулки, и ты это делаешь, то тебе отвечают, что надо было купить сапожки, и так далее. Что меня ожидало в будущем? Салазки, на которых в старости отвозят в лес. В этом я точно убедился после смерти. Понимаете, меня в гробу привезли сюда. Да не в этом, это резервный гроб, которым кладбищенский сторож Ремикис спекулирует, одалживает и спекулирует. Весной и осенью трактористы любят ездить по прудам и по сплавным рекам, тонут, поэтому запас необходим. Меня привезли в персональном гробу и положили там, где сейчас стоите вы, на постаменте, где подсвечники, со свечами. Но как привезли? По грудь накрытого белым покрывалом, потому что — без штанов! Жена, наверное, надеется поймать третьего мужа. Хе-хе, для моих штанов ей долго придется искать подходящего — я был очень тощим. Пожадничала, даже туфли не надела, поэтому, как вы сами видели, брожу я в старых галошах. Привезли меня, и жена и женщины, не мною воспитанная дочь стоят, разговаривают. Жена говорит: "Какой неблагоразумный! Раз уж не хотел жить, помирал бы летом. Земля промерзла на метр, и эти четверо стариков из колхоза содрали сорок рублей только за рытье могилы. А летом вырыли бы за десятку". Это высказывание подвело последнюю черту под всеми нашими отношениями. Впервые в жизни я обозлился и решил: не удастся вам похоронить меня, пока я не сведу с вами счеты! Подамся в привидения! Так я и сделал. С постамента — из своего гроба — я перебрался в этот, резервный…
Привидение Варнав, будучи экзистенциалистом, утверждая себя, опять постучал изнутри по крышке гроба.