— Не напугал. Мне терять нечего.
— Ну так давай исправим? Я ж сколько раз предлагал: развлечёмся разок‑другой и, считай, золотая медалька у тебя в кармане.
Считаю мысленно до пяти, чтобы не всадить ему каблук промеж глаз.
— Удобно, скажи, когда есть авторитетный папочка? — желчно интересуюсь я. — Жаль, без него сам ты ничего из себя не представляешь.
— Не груби.
— А то что? Побежишь жаловаться? — сворачиваю, не доходя до памятника Менделееву, величественно украшающему конец коридора. — Тогда поспеши. А то у меня как раз тест, успеешь устроить, чтоб он потерялся, — Артём наверняка бы продолжил свои ядовитые серенады, но я успеваю нырнуть в аудиторию. Почти не опоздала, две минуты не считается.
Настроение испорчено, но треклятый тест кое‑как нацарапан. В целом я даже уверена, что там почти всё правильно, но на хороший балл давно не рассчитываю. Порой появляется мысль вовсе не стараться. Какой смысл готовиться и зазубривать, если один фиг занизят? А по специальности я так и так не собираюсь идти, к этому душа не лежит абсолютно. Нет. Я хочу вернуться в художественную гимнастику. Хотя бы учителем, раз у самой мечта в своё время накрылась из‑за травмы.
К обеду лучше не становится. В рабочем чате приходит сообщение о просьбе подменить. Причём не от девчонок, а непосредственно от администратора. Её просьба, что приказ — начнёшь отмазываться, потом не единожды припомнят. Блин, законный выходной же. Был. Я так рассчитывала просто лечь спать. И проспать сутки.
— Чего такая кислая? — спрашивает сидящая рядом в столовке Диана, замечая моё выражение лица.
— А? Да ерунда. Очередные загоны, — лишь отмахиваюсь я. Мы более‑менее общаемся с ней, как и с другими сокурсницами, но за столько лет так и не сблизились настолько, чтобы я могла хоть кого‑то назвать «подругой». В таком месте друзей не заводят, тут все с понтами и себе на уме.
Да и вера в женскую дружбу закончилась, когда бывшая «подружка», которую я знала с песочницы и доверяла секреты, жёстко кинула меня, растрепав всему свету то, что было нельзя произносить даже шёпотом. Как после обнаружилось, желая выслужиться перед Ильей. Нравился он ей, видите ли. Он тогда, помнится, никак не среагировал, оставив её без внимания, а я впредь зареклась кому‑либо рассказывать что‑то личное.
Тот урок я усвоила хорошо, так что дальше общедоступной информации больше ни с кем не делюсь по сей день. Ну и про мою «работу» никто, естественно, не знает. И слава богу. Я специально для этого устроилась в клуб практически в другом конце города. Чтоб даже случайно ни на кого не наткнуться. И схема вполне себе работала, пока не объявился Князев.
Князев… что с ним делать? Скорее бы уже всё закончить и уехать. Или хотя бы погасить остаток долга за оплату семестра и перебраться на съёмную квартиру. Куда угодно, лишь бы подальше от него. Надеюсь, его не будет дома, когда придётся заскочить домой за шмотками. Знала бы, сразу взяла.
Обломись, Крамер. Сегодня явно не твой день. Все звёзды этого мира сошлись на небосводе в единое созвездие одного большого жирного… среднего пальца. Тут уже не только чёрная кошка, тут чёрная кошка верхом на ведре проскакала мимо, устраивая фейерверк из рассыпанной соли.
Князев сидит возле своей тачки, на заборчике, что отделяет парковочную зону от детской площадки. Рядом топчутся Огурцов и Лопырёв. Рядом развернулся стандартный набор автомобилиста спальных районов: поставленное на крышу машины прохладительное в алюминии, окурки под ногами, поднятый капот мерса и распахнутые дверцы. На заднем сидении, высунув ноги наружу, лежал, судя по всему, Мартынов. Утомился, лапушок. Отдохнуть захотел.
— Эй, фашистка, — окликает меня по дороге к подъезду Илья. — Как тест? Отрицательный, положительный?
Опять пошлые шуточки?
— Боишься стать папочкой? — парирую я.
Тот аж чихает в свою банку с энергетиком под дружный хохот верных пёселей.
— Я ж с миром, а ты опять за старое.
— С миром?
— А то. Мартынов, — зовёт Князев друга. — Ты что‑то хотел сделать.
— Что, прям сейчас? — скулит тачка и подёргиваются неодобрительно ноги.
— Сейчас. Давай, давай.
Нелепая полукривая физиономия оказывается в поле зрения и смотрит на меня исподлобья, соскребая остатки гордости по углам.
— Прости за вчерашнее, — цедит он без особой охоты. Раскаянья ноль, зато послушание на высшем уровне. Какой натренированный щеночек. Слушается хозяина. Поразительно то, что даже несмотря на годы отсутствия Князев продолжает быть среди них авторитетом. Как ему это удаётся?