И, наклонившись, жадными губами прильнул к её груди.
Глава 21
Клер пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы приказать Никласу остановиться, но на большее её уже не хватило. Остатки её сопротивления окончательно рухнули, когда его горячие губы припали к её груди, перенеся се в иной, волшебный мир. Она молча выгнула спину, прижимаясь к нему ещё теснее и уже не помня, отчего она хотела положить этому конец, потому что теперь у неё не было иной воли, кроме желания.
Никлас стянул бретельку сорочки с се плеча и начал целовать вторую грудь; теперь его губы касались уже её обнаженной плоти, а не тонкой материи сорочки. Клер лихорадочно гладила его обнаженную спину, сжимая и разжимая перекатывающиеся под кожей мышцы. Его руки проложили огненную дорожку вниз, к потаенному месту между её бедрами. Когда он коснулся его. Клер застонала и замотала головой, потому что у неё не было слов, чтобы выразить все неистовство сжигающей её страсти.
Его искусные пальцы начали ласкать влажные складки её сокровенной плоти, раздвигая их и проникая все дальше. Затем она ощутила, как в неё входит что-то твердое и тупое, входит медленно, по настойчиво. Инстинктивно она поняла, что Никлас предлагает ей то утоление, которого жаждало её тело, и подалась вперед, с нетерпением ожидая его.
И тут её пронзила такая острая боль, что от желания не осталось и следа. Чувствуя себя так. словно её раздирают надвое, она с силой уперлась руками в его плечи.
- Перестань!
Он оцепенел, нависнув над ней, и глядя на нес с перекошенным лицом. Проникшее в её плоть твердое орудие угрожающе подрагивало, словно готовое само собой ринуться вперед. Охваченная болью и паникой, не помышляющая больше ни о морали, ни о мести. Клер взмолилась:
- Пожалуйста, перестань.
Мгновение все висело на волоске. Затем он рывком поднялся, шепча ругательства; жилы на его руках напряглись и вздулись.
Облегчение, которое почувствовала Клер, когда он отделился от её тела, тут же сменилось полным смятением. Боже милостивый, как же она могла допустить такое? Ее охватил жгучий, мучительный стыд. Поистине: посей ветер и пожнешь бурю...
Едва удерживаясь от истерики, она с трудом села и потянула вниз подол своей сорочки, пытаясь прикрыть как можно больше обнаженного тела. Никлас сидел на полу, низко опустив голову, так что не было видно лица, обхватив пальцами запястья и дрожа так же сильно, как дрожала она.
Она отвела от него взгляд: чувство вины, такое же острое, как недавняя боль, обожгло её. Даже в самом неистовом гневе она никогда не замышляла ничего подобного. Она хотела преподать ему урок, но у неё и в мыслях не было так жестоко наказать их обоих.
Сделав глубокий вдох, Никлас сказал с горькой насмешкой:
- Набожную школьную учительницу вы тоже сыграли неплохо, но роль суки, любящей подразнить и помучить, вышла у вас намного убедительнее.
Слезы, которые Клер пыталась сдержать, прорвались наружу, и она заплакала навзрыд. В эту минуту она ненавидела себя всей душой.
- Можете не останавливаться на этом, - проговорила она, всхлипывая. - Я не только сука, но ещё и обманщица, лицемерка. Несколько мгновений мне хотелось стать падшей женщиной, но даже это получилось у меня плохо. - Она закрыла лицо руками. - О Господи, лучше б мне никогда не рождаться.
После долгого молчания он сухо сказал:
- Ну, это, пожалуй, слишком крайнее суждение. Что делал бы без вас ваш отец?
- Мой отец едва замечал, что я существую. - У неё перехватило горло, словно в отместку за то, что она высказала вслух то, в чем никогда не сознавалась себе самой.
Никлас, черт бы его побрал, тут же ухватил смысл её мучительного признания. Уже более ровным голосом он спросил:
- Так вы никогда не чувствовали, что он вас любит?
- О, он любил меня, - печально сказала она. - Он был святой - он любил всех. У него хватало внимания, сочувствия и мудрости на всех, кто у него этого просил. Но я не могла его попросить, поэтому мне никогда ничего не доставалось. - Она говорила, не поднимая головы, не в силах взглянуть в лицо Никласа. - Вы - единственный, кто спросил меня, каково это - жить со святым, и я отвечу вам правду - это был сущий ад. Первое, что внушила мне моя мать, это то, что служение Господу для проповедника важнее, чем его семья, и потому мы должны всегда сначала думать об этом служении и только потом о себе. Я изо вех сил старалась быть такой, какой меня хотел видеть отец: благочестивой, безмятежной и великодушной, такой же хорошей христианкой, как он и моя мать. Наверное, в глубине души я надеялась, что если я сделаю все, чтобы облегчить отцу жизнь, в конце концов он станет уделять мне больше времени. Но я этого так и не дождалась.
Ее губы горько скривились.
- Когда вы рассказали мне, как он помог вам в начале вашей жизни в Эбердэре, я почувствовала ревность из-за того, что на вашу долю досталось куда больше его времени и внимания, чем на мою. Не очень-то великодушно с моей стороны, не так ли?
- Для человека вполне естественно желать родительской любви. Возможно, её отсутствие ранит нас на всю жизнь.
- Не знаю, зачем я вам все это говорю, - сказала она, так сильно сжав руки в кулаки, что ногти впились в ладони. - Ваша семья была намного хуже моей. Мой отец, по крайней мере не продавал меня и не говорил, что хочет, чтобы его дочерью была другая девочка. И иногда - когда ему случалось вспомнить о моих трудах, он очень вежливо благодарил меня за то, что я так хорошо о нем забочусь.
- Очень просто ненавидеть того, кто предал тебя открыто, - заметил Никлас. - Наверное, гораздо тяжелее и мучительнее таить обиду на самоотверженного святого, который предавал тебя менее очевидным образом, - и особенно в том случае, когда все вокруг считают, что ты тоже должна быть самоотверженной и чуть ли не святой.
Он понял её слишком хорошо. Она сердито вытерла льющиеся из глаз слезы.
- Но я не святая. Хотя мне нетрудно отдавать, мне хотелось получить от отца что-то взамен, и мне всегда было горько от того, что я этого не получала. Я себялюбивая и корыстная, и меня заслуженно изгнали из нашей молельни.
- А почему вы считаете себя обманщицей и лицемеркой?
Она посмотрела на свои сплетенные руки.
- Суть моей религии состоит в непосредственном познании Бога. Когда методизм только зарождался, Джон Уэсли лично беседовал с теми, кто хотел вступить в общину, чтобы убедиться, что их вера искренна и что они в самом деле ощущали духовную связь с Господом. Если бы он поговорил со мной, то я бы не прошла проверку, потому что я никогда - ни единого раза - не испытала чувства божественного присутствия. Я видела, как его испытывают другие, иногда, когда я разговаривала с отцом, он вдруг переставал слушать и устремлял взгляд в пространство, и лицо его сияло, ибо в эти мгновения с ним пребывал Святой Дух. Ее голос прервался.
- Я этому завидовала. Когда я была моложе, я каждый день часами молилась, прося Бога, чтобы он дал мне почувствовать, хотя бы на мгновение, духовную связь с собою. Но все было напрасно: разум мой верил, а сердце по-прежнему оставалось пустым.
Ужасная ирония состояла в том, что окружающие, узнав о том, сколько я молюсь, сочли это свидетельством моей глубокой набожности. А когда мне предложили руководить молельней, а я отказалась, все решили, что я очень скромна. Наверное, следовало сказать правду, но мне было легче продолжать притворяться такой, какой меня считали другие. Я поступала самоотверженно и праведно, и это помогало мне казаться себе самой и остальным цельной и настоящей. Но после того, как я встретила вас, все мои фальшивые претензии на праведность развеялись одна за другой, и теперь от них ничего не осталось. Я больше не знаю, кто я. Я уже не чувствую себя настоящей - я чувствую себя обманщицей, подделкой.
Она и не подозревала, что он встал и подошел к ней, пока его рука не погладила се спутанные волосы.
- Для меня вы очень даже настоящая, Клер, хотя вы и не такая, какой себя считали. - Его пальцы начали массировать её судорожно напряженную шею. - Вам понадобится время, чтобы узнать, какая вы на самом деле. Старое должно умереть, чтобы дать место новому, а это болезненный процесс. Хотя в конце концов вы будете счастливы, я сожалею о своей роли в том, что с вами произошло. Я знаю, это звучит противоречиво, но поверьте: желая погубить вашу репутацию, я тем не менее никогда не хотел причинить вам боли.