Он уже чертовски устал от того, что всякий раз, когда Клер начинает испытывать угрызения совести, она скрывается от него, как кролик в норе.
Глава 12
Этой ночью Клер спала плохо. Когда она подпадала под чары Никласа, ей было легко оправдать свое поведение. Ведь поцелуй — это всего-навсего поцелуй, штука щекотливая, но не греховная. Однако увидев себя глазами Тегвен, девушка была вынуждена взглянуть на свое поведение в ином, правдивом свете. Она не могла больше отрицать свою слабость и свое похотливое плотское желание.
Лежа без сна, она услыхала манящие, зовущие звуки арфы Никласа. Больше всего на свете ей хотелось броситься туда, откуда доносилась эта песня сирены, и забыть свою боль в тепле его объятий. Но тогда она уподобилась бы мотыльку, который, чтобы излечиться от тяги к свету, бросается прямо в пламя свечи…
Надевая свое строгое серое воскресное платье. Клер начала было гадать, будет ли на богослужении Тегвен и расскажет ли она другим о том, что видела. Однако гадать не имело смысла — вопрос состоял только в том, когда Тегвен раззвонит скандальную новость всем и вся. Она обожала быть центром внимания, а история о том, как школьная учительница целовала графа-демона, не имела себе равных. Если все еще не узнали об этом, то очень скоро узнают. По пути в Пенрит Клер догнала миссис Хауэлл, которая тоже направлялась в молельню. Когда Клер предложила подвезти ее, она с радостью согласилась и всю дорогу только и делала, что благодарила девушку за то, что та нашла ей работу в Эбердэрс. По всей видимости, до нее еще не дошла весть, ставящая под сомнение нравственность ее благодетельницы.
Они вошли в молельню, когда прихожане только что начали рассаживаться. Будь все как прежде. Клер обрела бы успокоение, увидев знакомые скамьи, выбеленные известью стены и любовно натертые воском деревянные полы. Но сегодня ее занимало другое: она пыталась определить, не бросает ли на нее кто-нибудь из прихожан странные взгляды.
Тегвен нигде не было видно. Когда Клер села на свое место рядом с Маргед, ее подруга тепло улыбнулась и кивнула в сторону Хью, который сидел между Оуэном и Тревором, старшим из сыновей Моррисов. Узкое личико Хью излучало счастье, а его маленькое тело согревала теплая, на совесть сшитая одежда, из которой вырос один из его приемных братьев. Когда Клер подумала о том, что этот мальчик, у которого впервые за его короткую жизнь появился настоящий дом, пережил в шахте и что вытерпел от своего жестокого отца, се собственные проблемы показались ей менее важными. Дьякон на амвоне объявил название сегодняшнего религиозного гимна, и все запели. Музыка была неотъемлемой частью методистского богослужения, и Клер всегда чувствовала, что пение приближает ее к Богу больше, чем молитва. Когда она запела, напряжение в ее душе начало понемногу спадать.
Но ее спокойствие продлилось лишь до того момента, когда в молельню вошел кто-то из припозднившихся прихожан. Среди последовавшего затем шушуканья Клер уловила свое имя. Охваченная мучительной тревогой, она закрыла глаза и приготовилась к тому, что должно было произойти.
В Сионской молельне не было постоянного проповедника, поэтому богослужения проводились либо разъездными священниками, либо самими прихожанами. Сегодня проповедь читал священник по имени Маркросс, приехавший из соседней долины. Когда шушуканье достигло его ушей, он оборвал проповедь и громовым голосом спросил:
— И что же, позвольте узнать, может быть более важным, чем слово Божие?
Снова последовало перешептывание, затем скрипнуло дерево — кто-то поднялся со скамьи. И наконец на всю молельню прозвучал пронзительный женский голос:
— Сегодня среди нас присутствует порок. Женщина, которой мы доверили наших детей, — грешница и лицемерка. И она еще имеет наглость сидеть вместе с нами здесь, в доме Господа!
Клер непроизвольно стиснула губы — она узнала этот голос, он принадлежал матери Тегвен. Гвенда Илайес всегда считала, что место женщины — дома, и никогда не одобряла ни того, что Клер работает учительницей, ни ее поведения вообще. И теперь у миссис Илайес было оружие, чтобы наконец наказать Клер за все их многочисленные споры.
Маркросс нахмурился.
— Это тяжкие обвинения, сестра. У вас есть доказательства их истинности? Если нет, то сядьте и замолчите. Дом Господа — не место для досужих сплетен.
Головы всех прихожан повернулись к миссис Илайес. Это была высокая, грузная женщина с лицом, каждая складка которого выражала праведность и добродетель. Воздев руку, она трубно возгласила:
— Клер Морган, дочь нашего любимого проповедника и учителя наших детей, упокой Господи его душу, предалась порочному сладострастию. Три дня назад она переехала в дом лорда Эбердэра, того самого, которого называют графом-демоном. Она заявила, что будет у него экономкой. Однако вчера вечером моя дочь Тегвен, которая работает в Эбердэре, застала эту бесстыжую потаскуху в объятиях графа. Она была полуголой и вела себя с величайшей непристойностью. Слава Богу, что мое невинное дитя не застало ее в момент прелюбодеяния!
Взгляды всей паствы обратились к Клер. Друзья, соседи, бывшие ученики смотрели на нее с изумлением и ужасом.
Хотя некоторые явно не поверили обвинениям миссис Илайес, на других лицах — слишком многих — было написано, что Клер уже осуждена.
— Что вы можете сказать в свое оправдание, мисс Морган? — испытывая очевидную неловкость от того, что его втянули в местную распрю, спросил Маркросс. — Прелюбодеяние — это всегда грех, но он особенно отвратителен, если его совершает человек вроде вас, облеченный доверием общины.
Послышался ропот одобрения.
Вся кровь отлила от лица Клер, на мгновение ей стало дурно. Она и раньше знала, что ей будет трудно, но действительность оказалась намного мучительнее, чем она могла себе представить. В это мгновение Маргед взяла ее руку и крепко сжала. Подняв глаза, Клер увидела на лице своей подруги тревогу, но вместе с тем — веру и любовь.
Ее поддержка придала Клер сил. Она встала, сжала спинку передней скамьи и так спокойно, как только могла, сказала:
— Тегвен была одной из моих учениц и всегда отличалась излишне богатым воображением. Не могу отрицать, что вчера вечером она действительно видела поцелуй… Я чувствовала… благодарность к лорду Эбердэру — и за то, что он вчера спас мне жизнь, и за те его добрые дела, которые принесут Пенриту большую пользу. — Она на миг закрыла глаза, подыскивая слова, которые были бы честными и вместе с тем не слишком бы ее компрометировали. — Вероятно, то, что я сделала, нельзя назвать правильным и благоразумным, но поцелуй вряд ли является прелюбодеянием, а что до моей одежды, то клянусь: в тот момент я была одета так же прилично, как и сейчас.
Тонкий детский голосок спросил:
— А что такое прелюбодеяние? Все женщины с малолетними детьми и незамужними дочерьми разом встали и поспешно повели своих отпрысков вон из молельни. Многие при этом с сожалением оглядывались, однако не могло быть и речи о том, чтобы позволять детям присутствовать при обсуждении столь щекотливого предмета. Собирая свой выводок, Маргед одарила Клер сочувственной улыбкой. Затем она тоже повернулась и вместе со всеми детьми удалилась.
Когда все незамужние девицы и невинные младенцы покинули зал, миссис Илайсс возобновила свою атаку.
— Вы не можете отрицать ни то, что живете с лордом Эбердэром, ни то, что ваше поведение непристойно.
— Ваша дочь тоже живет под крышей лорда Эбердэра, — заметила Клер. — Отчего же вы не беспокоитесь за ее добродетель?
— Моя Тегвен живет вместе с остальными слугами и почти не видит графа, а вот вы общаетесь с ним постоянно. И не вздумайте это отрицать! Даже если вы и не солгали насчет того, что все еще не его любовница, — насмешка в голосе миссис Илайсс ясно говорила о том, что лично она этому не верит, — то это всего лишь вопрос времени. Не пройдет и нескольких дней, как вы без боя отдадите ему свою невинность. Все мы знаем, что за фрукт этот самый граф-демон, как он соблазнил жену своего деда и стал виновником смерти старого графа и своей супруги.