Солнце выглянуло из-за плотной пелены облаков, так что девушка, по всей видимости, направлялась к замку, чтобы полюбоваться открывающимся оттуда видом, лучшим во всей долине. Решив присоединиться к ней, Никлас проскакал через долину и пустил коня вверх по дороге. В отличие от слабосильного пони его жеребец мог без труда одолеть крутой подъем, ведущий к замку. Оставив коня там, где его разгоряченные бока не обдувало бы холодным ветром, Никлас отправился на поиски Клер.
Он нашел ее на самой высокой части зубчатой стены; ветер развевал се платье и шаль и румянил щеки. Не замечая Никласа, Клер неотрывно смотрела на расстилающуюся внизу долину. Отсюда, с высоты, Пенрит казался кучкой игрушечных домиков, а шахта с ее коптящей паровой машиной — всего лишь тоненькой струйкой дыма. В лощинах на южных склонах холмов цвели золотисто-желтые нарциссы. Тихо, чтобы не испугать ее, он сказал: — Великолепный вид, правда? В детстве это было мое самое любимое место. Высота и мощные каменные стены создают здесь иллюзию безопасности. — Но безопасность и есть всего лишь иллюзия. — Она повернула к нему окаменевшее лицо. — Отпустите меня, Никлас. Вы уже получили свое развлечение. Теперь я хочу вернуться домой. Его пронзил внезапный страх.
— Вы просите, чтобы я освободил вас от обязательств по нашей сделке?
— Теперь, когда вы едете в Лондон, вам больше не понадобится мое общество. Она устало подняла руку и поправила темные пряди, выбившиеся из-под чепца. — Вы сами увидели, что надо сделать, чтобы помочь деревне, так что для этого я вам тоже не нужна.
— Нет! — запальчиво бросил он. — Я не сделаю для Пенрита ничего, если вы не выполните своей части договора.
— Но почему? — в замешательстве спросила она. — Ведь другие люди вам небезразличны — об этом говорит и то, как вы вели себя в шахте, и то, что вы сделали для Хью. Уверена, что теперь вам хочется помочь жителям деревни ради них самих, а не из-за нашей нелепой сделки.
— Вы переоцениваете мой альтруизм, — резко сказал Никлас. — В тот день, когда вы переедете обратно в Пенрит, я покину Эбердэр. А ваша деревня и ваша шахта могут идти ко всем чертям.
Ее глаза потрясенно расширились.
— Как вы можете быть таким эгоистичным, когда оказать людям помощь для вас так просто, так легко?
— Такая уж у меня натура, мое милое, невинное дитя, — с сарказмом ответил он. Об этом хорошо, очень хорошо позаботились близкие и дорогие мне люди. Эгоизм сослужил мне куда лучшую службу, чем доверчивость или великодушие, и я не собираюсь от него отрекаться. Если вы желаете, чтобы я сыграл роль спасителя Пенрита, вам придется заплатить оговоренную цену, заплатить сполна и без уверток.
— Но ведь эта цена моя жизнь! — воскликнула Клер, и в глазах ее заблестели слезы. — Нынче утром в молельне меня публично заклеймили позором те самые люди, чье уважение, как мне казалось, я заслужила. Даже мои преданные друзья беспокоятся из-за того, что я делаю. Хватило всего четырех дней, чтобы подорвать то, что я построила за двадцать шесть лет добродетельной жизни. Из-за вашего каприза я теряю своих друзей, свою работу, все, что придает смысл моему существованию!
Ему было мучительно больно видеть страдание на лице Клер, но уступить значило потерять ее.
— О том, что цена будет высокой, вы знали с самого начала, — холодно проговорил он, — и сказали: Пусть будет так. Легко быть храброй, когда от тебя ничего не требуется, но теперь, когда вам встретилась первая трудность, вы показали, из какого теста сделаны. Вы трусиха, Клер Морган!
Она надменно выпрямилась. Слезы разом высохли в ее глазах.
— И вы смеете говорить мне о трусости? Вы, человек, который, когда в его жизни случился кризис, просто взял и сбежал из дома и отсутствовал целых четыре года?!
— Речь идет не о моих недостатках, а о ваших, — отпарировал он. — Если вы хотите уйти, уходите. Сохраните вашу драгоценную добродетель, раз уж она для вас превыше всего. Но знайте: я не такой дурак, чтобы тратить свое время и деньги на дорогие вашему сердцу проекты, не получая взамен ничего, кроме разве что снисходительной улыбки. Если вы уедете до истечения трехмесячного срока, шиферный карьер не откроется, я и пальцем не пошевелю, чтобы улучшить условия в шахте, а Эбердэр будет стоять пустым, без прислуги, покуда я не найду какого-нибудь способа продать его.
Ее глаза сузились от ярости.
— Вы считаете, что если я буду вашей узницей, это скорее склонит меня лечь в вашу постель?
В самом начале именно гнев побудил ее принять его вызов, подумал Никлас, и теперь, если не быть осторожным, гнев же заставит ее и уйти.
— Но вы ведь вовсе не узница, Клер, а я не ваш тюремщик, — смягчив тон, примирительно проговорил он. — Решение будете принимать вы, и только вы. Я знаю, это должно быть страшно больно, когда вас порицают близкие вам люди. Однако, насколько мне известно, по методистскому учению истинно важным считается одно — чтобы совесть верующего была чиста перед Богом. Положа руку на сердце: неужели вы стыдитесь того, что произошло между нами?
Она нервно рассмеялась.
— Должно быть, именно так змий говорил с Евой.
— Весьма вероятно, — согласился он, — поскольку знание, которое этот змий предлагал, было знанием плотским Адам и Ева съели яблоко, осознали, что они наги — то есть узнали о существовании различия полов, — и были изгнаны из Эдема. Лично я всегда полагал, что Эдем наверняка был скучнейшим местом — совершенство всегда скучно. Если нельзя творить зло, то нет и возможности творить добро. В нашем с вами мире жить труднее, чем в Эдеме, но зато он намного интереснее, и одно из его великих преимуществ — это плотская страсть.
— По-видимому, в юности вы получили достаточное знание религии, чтобы научиться извращать ее, — резко возразила Клер, — но один урок вы точно пропустили урок, в котором говорилось о милосердии. В мире полно красивых, опытных женщин, готовых с радостью принять знаки вашего внимания. Почему же вы так настойчиво удерживаете рядом с собою меня, удерживаете против моего желания?
— Потому что хотя на свете и существуют женщины более красивые, чем вы, я хочу именно вас. — Он сделал шаг и положил ладони на ее руки выше локтей. — Можете ли вы чистосердечно сказать, что вам неприятно мое внимание?
Она холодно посмотрела на него:
— Речь вовсе не о том, приятно оно мне или нет.
— Ой ли? — Никлас поцеловал ее, и ее замерзшие губы тотчас потеплели от прикосновения его губ. — Он прошептал: — Разве это противоречит вашему желанию?
Из ее груди вырвался хриплый, страстный звук:
— Нет, будьте вы прокляты, не противоречит! Вот потому-то я вас и боюсь.
В ее ответе звучало отчаяние, и он понял, что в его объятиях она чувствует одновременно успокоение и угрозу, причем и того и другого поровну. Если он сумеет привязать ее к себе сейчас, она станет его навсегда.
Не разжимая объятий, Никлас отвел Клер на несколько шагов в сторону, под защиту стены. Чувствуя, как ветер полощет ее юбки вокруг его ног, он развязал тесемки ее безобразного чепчика и сдернул его освободив из плена скрученные в узел блестящие темные волосы. Потом его рука проникла под ее шаль, легла на ее грудь и начала легко массировать тугой холмик плоти в то время, как большой палец поглаживал сосок, пока тот не затвердел. Клер громко вздохнула, и тело ее непроизвольно выгнулось назад.
Малейший ее отклик на его ласку мгновенно воспламенял Никласа. Он сделал еще шаг и прижал ее бедрами к неровной каменной стене. Клер беспокойно шевельнулась, однако это не была попытка вырваться казалось что она инстинктивно стремится как можно лучше приладить свое тело к его.
Погружаясь в горячие, влажные глубины ее рта, он передвинул ладонь ей на спину и нащупал крючки, на которые был застегнут корсаж се строгого закрытого платья. Первый крючок расстегнулся легко и второй тоже. Никлас погладил атласную кожу ее спины потом осторожно потянул платье и нижнюю рубашку вниз, обнажая ее белые плечи.