Он, улыбаясь, налил ей чашку дымящегося кофе.
— Лондон — это центр мира, Клер. Изрядная часть новостей создается прямо здесь.
После того как она выбрала себе на завтрак несколько кушаний, разложенных па выставленных па буфете подогретых блюдах, они оба сели за стол.
— Я просматривал колонки светской хроники, — сказал Никлас. — Нигде нет упоминания о Майкле Кеньоне или графе Стрэтморе, однако герцог Кандоувер находится сейчас в городе.
Клер ощутила легкое беспокойство.
— Герцог? — переспросила она. Правильно истолковав выражение ее лица, Никлас пояснил:
— Это Рэйф. Не тревожьтесь: несмотря на то что он герцог и богат как Крез, он никогда не бывает несносным. Рэйф искренне верит в то, что должен неукоснительно следовать правилам поведения истинного джентльмена.
— Мне всегда было очень любопытно, что же делает человека джентльменом — помимо денег и богатых и родовитых предков.
— По мнению Рэнфа, английский джентльмен никогда не бывает груб, кроме тех особых случаев, когда он делает это намеренно.
— Не очень-то успокоительное определение, — заметила Клер. — А граф Стрэтмор — это, я полагаю, ваш друг Люсьен.
— Совершенно верно. Не беспокойтесь: хотя мои друзья и занимают высокое положение в свете, люди они терпимые — иначе они просто не смогли бы иметь дело со мной. — Он задумчиво улыбнулся. — Я познакомился с Люсьеном в Итоне, когда четверо мальчишек решили, что такого смуглого, похожего на иностранца типа, как я, непременно следует вздуть. Люсьен рассудил, что четверо на одного — это нечестно, и вмешался в драку, приняв мою сторону. Это стоило нам обоим подбитых глаз, однако мы умудрились прогнать наших четырех противников с поля боя, и с тех пор стали друзьями.
— Граф Стрэтмор мне нравится, — сказала Клер, доедая яичницу с колбасой. Яичница была не так хороша, как у миссис Хауэлл, но в общем вполне приемлема. — Интересно, кто-нибудь из «Падших ангелов» женат или же вступление в брак противоречит Кодексу Распутников?
— Насколько мне известно, все они холосты, хотя меня не было в Англии так долго, что за это время могло случиться все что угодно. — Он сунул руку в карман, вытащил оттуда несколько банковских билетов и вручил их Клер. — Вот, возьмите. Лондон — дорогой город, а вам наверняка понадобятся деньги на мелкие расходы.
Клер ошеломленно улыбнулась и пересчитала банкноты:
— Двадцать фунтов стерлингов. Ровно столько же, сколько я получаю за год, преподавая в школе.
— Если этим вы хотите сказать, что мир несправедлив, то я не стану спорить. Возможно, пенритскому школьному фонду следует повысить ваше жалованье.
— Двадцать фунтов — это щедрое жалованье. В Уэльсе есть учителя, зарабатывающие всего пять фунтов в год — правда, у них обычно есть и другая работа. К тому же, кроме жалованья, я имею и еще кое-что — многие ученики или их семьи приносят мне кое-что из еды и оказывают разные услуги. Не знаю, смогу ли я чувствовать себя удобно в том мире, где двадцать фунтов — это деньги на мелкие расходы. — И она пододвинула банкноты обратно к нему.
— Вы сможете чувствовать себя удобно везде, где пожелаете, — отчеканил Никлас. — Если двадцать фунтов кажутся вам слишком большой суммой, отложите их на свой побег. Они пригодятся вам для того, чтобы вернуться в Пенрит, если я вдруг начну вести себя невыносимо, каковую возможность нельзя полностью исключить.
Как всегда, когда он начинал говорить абсурдные вещи, она сбилась с мысли.
— Ну хорошо, хотя мне кажется странным брать деньги от вас.
В его глазах вспыхнули лукавые огоньки.
— Если бы я платил вам, рассчитывая получить взамен услуги безнравственного сорта, то это, конечно же, была бы пустая трата денег. Однако я ставлю себе иную цель — возместить вам ущерб от того, что я привез вас в Лондон против вашей воли.
Она окончательно сдалась и положила банкноты в карман.
— Я вижу, вас не переспоришь.
— Никогда не ввязывайтесь в спор с цыганом. Клер, потому что если вас ограничивает логика и чувство собственного достоинства, то нас не сдерживает ничто. — Он встал и с наслаждением потянулся. — Когда вы покончите с завтраком, мы займемся вашим гардеробом.
Клер быстро опустила глаза. В том, как он потягивался, было что-то ужасно непристойное, его чувственная кошачья грация могла отвлечь от подобающих мыслей самую разумную женщину.
Когда-то и Клер считала себя именно таковой, но вспоминать об этом становилось все труднее и труднее…
Небольшая вывеска, висящая над дверью модной швейной мастерской, имела самый скромный и сдержанный вид; на ней было написано всего одно слово — «Дениза». Однако в самой Денизе не оказалось ровно ничего скромного или сдержанного; стоило им войти в салон, как эта хорошенькая пышногрудая блондинка с визгом бросилась Никласу на шею.
— Где ты пропадал, цыганский плутишка? — воскликнула она. — Ей-богу, разлука с тобой разбила мне сердце.
Он поднял ее в воздух, крепко поцеловал, потом, поставив на пол, погладил по обширному заду.
— Не сомневаюсь, что ты говоришь это всем мужчинам подряд, Дениза.
— Да, — чистосердечно созналась она, — но тебе я говорю это серьезно. — Она расплылась в улыбке, продемонстрировав ямочки на щеках. — Во всяком случае, так серьезно, как могу.
Клер наблюдала за этой сценой молча, чувствуя себя совершенно посторонней, никому не нужной, почти невидимой и ощущая смутное желание убить Денизу. Хотя она и раньше знала, что Никлас весьма легко раздаст поцелуи, увидеть это собственными глазами было до ужаса неприятно, особенно когда объектом его галантного внимания оказалась такая толстомясая и краснощекая бабенка.
Прежде чем обстановка успела опасно накалиться, Никлас сказал:
— Дениза, это мисс Морган, мой друг. Ей нужен новый гардероб, который должен включать в себя абсолютно все, начиная с нижних сорочек.
Модистка кивнула и принялась описывать круги вокруг Клер, оглядывая новую клиентку со всех сторон. Завершив свой осмотр, она объявила:
— Сочные цвета, простые линии, что-то соблазнительное, но не вульгарное.
— Я тоже так думаю, — согласился Никлас. — Итак, начнем?
Дениза провела их в примерочную, устланную мягким дорогим ковром. Здесь к ним присоединились швея и молоденькая ученица. Клер попросили встать на возвышение в центре комнаты и с этого момента стали обращаться с нею как с неодушевленным манекеном.
Никлас и Дениза драпировали ее то в одну, то в другую ткань, оживленно обсуждая между собой покрой, цвета и качество материи.
Веселье Денизы изливалось в равной мере как на Никласа, так и на новую клиентку, и очень скоро первоначальное раздражение Клер прошло. Она даже нашла, что это довольно забавно — быть предметом безраздельного внимания двух людей, заинтересованных в обновлении ее гардероба куда больше, нежели она сама; к тому же туалеты, которые они так живо обсуждали, чрезвычайно отличались от тех, что считались приличными в Уэльсе. Если бы Клер пришлось выбирать наряды самой, она бы наверняка вскоре сдалась и бросила это занятие. совершенно запутавшись из-за чрезмерного богатства выбора.
Желая занять чем-нибудь свои мысли, девушка начала думать о том, что бы ей хотелось увидеть и сделать во время пребывания в Лондоне. Только один раз неумолимая мода прервала ее размышления — когда Дениза, накинув ей на плечи синий шелк, сказала:
— Цвет такой, что лучше не надо, правда?
— Твой вкус, как всегда, безупречен, — согласился Никлас. — Из этой материи получится великолепное вечернее платье.
Когда они принялись обсуждать возможные фасоны, к возвышению, на котором стояла Клер, подошла ученица, чтобы смотать шелк обратно в рулон. Но, посмотрев на мягкие складки ткани, обвитой вокруг ее шеи, Клер вдруг невольно удержала ее рукой, словно не желая с нею расставаться. Это была самая красивая ткань, которую она видела в жизни, переливающаяся всеми оттенками синего, гладкая, легкая, как облачко. Она прижалась к шелку щекой и потерлась об него, как кошка, но заметив, что Никлас наблюдает за нею, в смущении уронила материю на пол.