И сейчас она должна остаться.
Не раздумывая больше ни секунды, Клер подошла к нему и взяла его исцарапанные руки в свои.
— С самого начала ты говорил мне, что тебя интересуют только те женщины, которые согласны тебе отдаться, помнишь, Никлас? — Она поцеловала его окровавленные пальцы, прижала его руки к своей груди и, глядя ему в лицо, тихо сказала: — Ну так вот: теперь я согласна.
Он весь сжался.
— Жалость — не причина для того, чтобы лечь ко мне в постель. Клер.
— А я и не предлагаю тебе жалость. — Не отрывая взгляда от его глаз, она отпустила его руки и начала медленно расстегивать его рубашку. Закончив, Клер приподняла тонкую белую ткань и стала нежно массировать напряженные мышцы его плеч. — Я предлагаю дружбу.
Он закрыл глаза и испустил судорожный вздох.
— Я знаю, что должен отказаться, но не могу. — Его глаза снова открылись, голос понизился до хриплого шепота: — Господи, помоги мне, не могу!
Клер встала на цыпочки и прильнула губами к его губам, всем сердцем желая вобрать в себя его боль и исцелить ее силой своей любви. На этот раз она уже не повернет назад.
Застонав, он обнял ее и прижал к себе так крепко, что она едва могла дышать. Его руки лихорадочно блуждали по се телу.
Затем, опустившись на колени, он прижал лицо к ее груди, обдав ее своим горячим, неровным дыханием. Клер гладила его спутанные шелковистые волосы, чувствуя, как его ладони опускаются все ниже по ее телу, ласкают ее бедра Потом он прянул ее вниз, и она тоже опустилась па колени на пушистый восточный ковер и ощутила па своем левом боку жар от огня, горящего в камине. Снаружи дождь полил еще сильнее; он барабанил в окна с такой яростью, будто хотел разрушить их уединенный приют.
Никлас целовал ее так жадно и пылко, как никогда прежде. Его ловкие пальцы проворно расстегнули пуговицу и развязали ленту на спинке ее платья, потом проникли внутрь и распустили завязки нижней рубашки. Затем он стянул вниз сразу и рубашку, и платье и коснулся ладонями ее обнаженных грудей.
У нее перехватило дыхание; от прикосновения его твердых ладоней по всему ее телу словно пробежала струйка огня. Несколько недель каждодневных дразнящих поцелуев и чувственных игр сделали се более восприимчивой к любовным ласкам и заложили основу той бурс страсти, которая бушевала в ней псе сильнее.
Желая осязать его обнаженную плоть, она вытащила его рубашку из бриджей и приподняла тонкий батист. Ее пальцы легко прошлись по темным волосам на его груди. Когда она коснулась соска, ее осенило: Клер подняла его рубашку, потом нагнулась и поцеловала мягкий бугорок, который тут же затвердел от прикосновения ее языка.
Он шумно втянул в себя воздух, голова его откинулась па-зад, и Клер увидела, как неистово бьется пульс па его горле.
Она слегка прикусила зубами другой сосок.
Никлас сдавленно вскрикнул, затем торопливо стянул через голову рубашку и отшвырнул ее в сторону. Клер увидела, как красноватые отблески огня, пылающего в камине, заплясали на его мускулистом торсе; потом он взял ее за плечи и уложил на спину на ковер.
Вихрь ощущений закружил ее, спутав все мысли. Его поцелуй, требовательный и страстный, его твердые мышцы, прижимающиеся к ее соскам; ощущение покалывания от ворсинок ковра и сухой жар огня в камине… Затем обжигающее прикосновение его жадных губ к ее обнаженной груди. Она судорожно впилась пальцами в его плечи; ей хотелось чувствовать его силу и тепло сразу везде, но больше всего — в глубине своего тела, где все ныло от нарастающего желания.
Он поднял обе ее юбки и начал ласкать внутреннюю часть се бедер; его уверенные руки забирались все выше, пока не коснулись влажных складок ее потаенной плоти, и она вскрикнула от невероятного наслаждения, пронизавшего ее, как молния, наподобие той, которая расколола небо.
Ее тело словно зажило своей собственной жизнью, оно само собой извивалось и терлось о его руку. Когда он вдруг остановился, Клер едва не заплакала. По полу со стуком запрыгала пуговица, которую он оторвал в нетерпении, расстегивая бриджи.
Никлас лег на нее, и Клер напряглась, ожидая боли и готовясь вытерпеть ее так, чтобы он ничего не заметил. Однако па сей раз боли не было, только мимолетное неудобство, а потом он быстро и мощно вошел в нее, заполнив не только ее тело, но и пустоту в се сердце.
Опираясь руками о пол по обе стороны от ее головы, он резко вторгался в нее снова и снова в ритме, который она тотчас узнала, хотя раньше не ведала о нем ничего.
Это была голая страсть, лишенная всяких ухищрений. Буря за окнами с остервенелой яростью атаковала дом, ветер хлестал в стены, стучал в окна и всюду — вокруг Клер и внутри нее — звучали раскаты грома. Она больше не знала, где кончается она и начинается Никлас, потому что теперь они были единым целым, которое было сильнее, чем каждый из них мог быть в одиночку.
Он вошел в нес еще один раз, последний, и вскрикнул, затрепетав внутри ее лона. Огромная молния сверкнула прямо над домом, залив библиотеку ярким светом. На мгновение Клер увидела его лицо — немыслимо, нестерпимо красивое, и кем бы он ни был: демоном или падшим ангелом, князем света или князем тьмы, ей это было безразлично. Важно лишь то, что ома любит его и что слияние их душ и тел было самым правильным. Было счастьем.
Глава 26
Утолив страсть, они тихо лежали перед камином, обнимая друг друга. Гроза уже проходила, раскаты грома доносились издалека, с другого конца долины.
Странно, что именно грешная плотская любовь излечила ее духовную слабость. А может быть, в этом и не было ничего странного. Так и не почувствовав любви своего земного отца, Клер не смогла принять и любви отца небесного. И в душе ее царила пустота.
Но когда она призналась себе самой в том, что любит Никласа, ее сердце открылось. Если быть до конца честной, в глубине души Клер всегда знала, что отец любил ее как умел. А страдала она оттого, что нуждалась в том, чего он не был способен ей дать. Но теперь она наконец могла принять своего отца таким, какой он был, и любить его без горьких воспоминаний и обид.
Она чувствовала себя так, словно родилась заново. Пытаясь утолить боль Никласа, она преобразилась сама. От переполнявшей ее сердце радости ей хотелось смеяться.
О том, что будет с нею дальше, Клер думала без тревоги. То, что она любила его, вовсе не значило, что он когда-нибудь ответит на ее любовь. Ее рука, гладившая его, остановилась. Что же, когда они расстанутся, ей будет сильно его недоставать. Но она это переживет, потому что теперь в ее сердце больше нет пустоты.
Огонь в камине почти погас, в открытое окно порывами дул студеный ветер. Даже Никлас не мог ее согреть, и Клер начала дрожать от холода. Он, вздохнув, сел и посмотрел на нес. Хотя лицо его было мрачным и несколько отрешенным, его больше не искажало отчаяние.
Клер открыла рот, чтобы заговорить, но он прижал палец к ее губам. Потом натянул ей на плечи нижнюю рубашку и платье, опустил поднятую юбку и, встав на ноги, привел в порядок свою собственную одежду.
Быстро и без лишних движений он закрыл окно, задернул занавески, погасил оплывающие свечи в единственной на всю комнату лампе и поднял с пола свою смятую рубашку. Затем встал на колени, взял Клер на руки и унес ее из библиотеки, не оставив на ковре ни единого следа того, что произошло между ними.
Она положила голову ему на плечо и сонно молчала, пока он нес ее в ее спальню. Уложив Клер на кровать, он раздел ее и укрыл одеялом. Хотя после того, что произошло в библиотеке, смущаться было глупо, она порадовалась, что их окружает почти полная темнота.
Клер ожидала, что теперь Никлас уйдет, но, к своему удивлению, услышала скрежет поворачиваемого в замке ключа и шуршание снимаемой одежды. Потом он лег рядом с нею в постель и притянул ее к себе. И тут она поняла, что смущается, только когда он смотрит на ее наготу, однако не чувствует ни малейшего стыда, прижимаясь к его обнаженному телу.
С чистой совестью н миром в душе она заснула.