— Мы партизаны, — бойко вступил в разговор Ивченко.
— Какого отряда?
— Собственного. Я да он, — показал на Ивченко Москалев, — вот и весь отряд.
К командиру подошел один из партизан и что-то тихо сказал ему. Командир улыбнулся:
— Значит, «лихой Москаленок» с побратимом?
— Пусть будет так…
Через час командир отряда Шаранда и его товарищи с удивлением рассматривали жилище «двух Иванов». Еще больше они удивились, когда партизаны-одиночки передали им три станковых пулемета, несколько автоматов, три десятка карабинов, различные документы фашистских комендатур и волостных правлений…
С озера потянуло холодком. Иван Наумович зябко повел плечами и предложил идти в хату.
— А дальше? — спросил я.
— Дальше все проще. Дальше мы уже были в дружной партизанской семье. Иван Федорович был назначен командиром отделения разведки. Воевал он по-прежнему лихо и пользовался уважением товарищей. Вместе мы с ним громили гарнизон фашистов на станции Нащекино. Подожгли тогда эшелон с боеприпасами. Потом участвовали в налете на колонну карателей возле деревни Красная Вода. Семнадцать автомашин горели после этого налета в придорожных кустах. Довелось нам выполнить и несколько заданий по разведке командира бригады Рындина. Возвращаясь с одного из них, у Сутокского озера наскочили на засаду. Отбились, но потеряли Ивана Федоровича. Тело его я вынес в ближайший лес… Не стало побратима.
Ивченко помрачнел. На мои вопросы о дальнейшей своей судьбе отвечал неохотно: «Да. Стал командиром отделения разведки», «Пришлось участвовать в знаменитой партизанской операции „Савкинский мост“». «Ну, был ранен. Потерял глаз».
Над Конезерьем опустилась ночь. Где-то всхлипнула и замерла гармошка. Потом долго перекликались чьи-то молодые голоса. Мирная, тихая жизнь царила на лужских полях… А мне все казалось, что вот-вот из далекого леса появится человек с пулеметом на плече — плотно сбитый, темноволосый, с карими глазами. Появится, чтобы узнать о жизни своего побратима и еще разведать, нет ли весточки от сына — моряка дальнего плавания, так и не дождавшегося отца с войны.
Тамара Мельникова
«СЧАСТЛИВЫМ БУДЕТ ДЕНЬ…»
В Конакове, на Сосновой улице, я постучалась в тихий и светлый дом с палисадником и белыми занавесками на окнах. Рэм здесь никогда не был, дом построен родителями после войны. Но уже в первой комнате я увидела его фотографию. Из чинного ряда семейных портретов выделяется не по-мальчишески напряженное лицо с резкими полосками бровей. И кажется, что уже нет спокойной домашней обстановки и Вера Ивановна нарочно говорит о посторонних вещах, чтобы не затронуть стерегущую на каждом шагу память о сыне. Ее руки все беспокойнее поправляют поседевшие волосы, зачем-то одергивают скатерть, потом достают старый альбом. Они аккуратно перебирают пожелтевшие довоенные фотографии, на которых я тороплюсь разглядеть Рэма в детстве.
В альбоме и серый листочек похоронной:
«…Ваш сын Рэм Николаевич Кардаш погиб…»
Стыла зима на дворе. Мели метели. Огромная свинцовая вьюга свирепствовала на полях России. Война была рядом. Фашисты бесчинствовали в Торопце, во Ржеве. А он, Рэм Кардаш, обивал пороги военкомата. Нет! Смириться с этим он никак не мог. Никак не мог понять майора, убеждавшего его не раз, что нужно окончить десять классов, что можно быть полезным родной армии и здесь, в прифронтовом городе Кувшиново.
В сохранившихся страничках дневника Рэма Кардаша есть такая запись:
«Можно сидеть спокойно на школьной скамье там, где мирно щебечут птички, где не слышно разрывов бомб и человеческих стонов. Нет. Спасибо. Доучимся после, когда фашизм будет разбит. А сейчас — борьба. Не следует забывать, что от нашей победы зависит не только наша судьба, но и судьба Европы, судьба мира».
Эта запись — черновой набросок ответа Елене Кононенко, опубликовавшей в «Пионерской правде» статью «Ответ школьнице». Писательница в статье высказывала те же мысли, что и майор из военкомата.
Кононенко, конечно, была права.
Но прав был и Кардаш — «красный командир» во всех мальчишеских играх детства, лучший лыжник школы, семнадцатилетний капитан «непобедимой» футбольной команды кувшиновцев.
Рэм Кардаш.
В апреле сорок второго сбылась мечта Рэма. Райком комсомола зачислил его в группу добровольцев, отправлявшихся во вражеский тыл. На сборы — один вечер. С другом Олегом Чашиным решили побродить по заветным местам. Обычно тихий, зеленый городок показался теперь чужим. По главной улице плыл поток машин, орудий. Все это шумело, грохотало, наполняя воздух запахом горящего бензина. Ребята молча стояли на обочине дороги и смотрели вслед уходящим бойцам. Проезжавшие машины коротко освещали их желтым светом фар. Было грустно. Рядом не стояли привычно Юра Белевитин, Коля Шаврин. Не было и Людмилы, которую Рэм ласково называл «Люда моя Мила». Она еще в начале войны эвакуировалась с родителями и теперь присылала длинные грустные письма…
У калитки Олег крепко пожал руку друга:
— Всего тебе, Рэмка! Бей их, гадов. Я тоже не задержусь. Буду следом.
Утром, чуть засинел рассвет, Рэм был на ногах. Прощаясь, спрятал лицо в материнских ладонях:
— Мам, все будет хорошо. Вот увидишь.
Он уходил прямой, тоненький, в отцовской гимнастерке и перетянутой ремнем телогрейке. На улице оглянулся, взмахнул рукой и побежал…
Весь май будущие партизаны занимались боевой подготовкой в приволжском городке Кимры. Командиром отряда был назначен Владимир Иванович Марго, бывший заведующий районным отделом народного образования в Себеже, комиссаром — Андрей Семенович Кулеш, секретарь райкома партии того же района. Оба они уже побывали в тылах врага и сейчас внимательно присматривались к тем, кто шел туда впервые.
Как-то Марго попросил Кулеша:
— Андрей Семенович, обрати внимание на Кардаша. Паренек мне нравится. На занятиях весь внимание. Спортсмен. Горяч, но умеет себя сдерживать. Думаю использовать его в разведке.
Комиссар засмеялся.
— Ты чего? — недоуменно посмотрел на него Марго.
— А я только тебя об этом хотел попросить. Отваги парню не занимать. Был в его родном городе случай. Гитлеровцы бомбили станцию. Загорелась цистерна с бензином, а рядом вагоны с боеприпасами. Вот-вот пламя туда метнется. Нашлось двое смельчаков — отцепили ее от состава. Подоспел маневровый паровоз — увел в безопасное место. Одним из смельчаков был Кардаш. И заметь, об этом в отряде никому ни слова. Это в его-то года!
Так был решен вопрос о партизанской «профессии» Рэма.
Первая разведка Кардаша обернулась… знатным обедом для партизан. Отряд стоял в нейтральной полосе, готовясь к броску через линию фронта. Марго послал Кардаша и Гавриила Павлова в деревню Чернушка узнать, там ли соседний отряд, с командованием которого ему нужно было встретиться. Разведчики возвратились быстро.
— Товарищ командир, — доложил Рэм, — в деревне никого нет.
— Совершенно никого? — усомнился Марго.
— Никого. Только печки теплые. Очевидно, ушел отряд. Каратели рядом.
— А что в печках? — лукаво спросил Марго. — Небось заглянули?
Кардаш и Павлов переглянулись. Рэм выпалил:
— Картошка с мясом, товарищ командир. Попробовали. Тушеная.
В отряде второй день не было продуктов. Марго распорядился войти в деревню. Улыбок, шуток было много. «У нашего Рэма нюх на жаркое. Настоящий разведчик», — добродушно посмеивались бойцы, хваля расторопность своего товарища. А он с Павловым и Сергеем Смирновым был уже на посту.
Дозорные своевременно заметили вражеские цепи и первыми приняли боевое крещение. Отряд отступил в болото лишь тогда, когда на помощь фашистам пришли танкетки.
Их было поначалу шестьдесят пять, отважных и мужественных. Почти все коммунисты, комсомольцы, все беззаветно преданные Родине.