Оглядываться некогда. Они бросились за соседнюю избу и побежали через огороды. В темноте Женя не заметила какую-то корягу и больно рассадила ногу.
На опушке остановились. Посмотрели на Крутцы. В отблеске пожара видны были черные фигуры в касках, снующие по деревне. Стрельба продолжалась.
Девушки вошли в лес. Решили идти сбоку лесной дороги. Но не успели они углубиться в лес, как раздался грозный окрик:
— Стой!
Женя от неожиданности вздрогнула.
— Кто такие? — Из темноты прямо к ним шагнул парень с автоматом.
— Мы к дяденьке Румянцеву (такая была условная фамилия Тебенькова). В Крутцах фашисты.
— Не врешь?
— Точно, — обиженно ответила Женя.
Парень крикнул:
— Лешка! Проведи их!
Из кустов вышел второй партизан.
— Идем.
Николай Ильич удивился, увидев подруг.
— Понимаешь ты, какое дело, — выслушав их рассказ, раздумывал Тебеньков. — Куда же вас деть?.. Назад, домой, значит, нельзя… Ну-ка, посидите здесь…
Он куда-то ушел. Вернулся минут через двадцать.
— Так вот, девчонки! За сообщение спасибо! Теперь будете жить в полку, как бойцы-партизаны…
3
Летом Егоровы пригласили меня и Тебенькова порыбачить на Неве. Мы приехали.
Муж Жени, Валентин, тоже, оказывается, был партизаном в бригаде Германа. Там они и встретились, полюбили друг друга. А после войны поженились. Семья получилась крепкая, дружная. Валентин иногда подшучивает:
— Никогда не думал, что в лесах найду свою суженую.
Говорили до самой зорьки.
…В августе 1943 года центральный штаб партизанского движения решил нанести массированный удар по железнодорожным коммуникациям противника. Участвовали в этом налете партизаны Белоруссии, Брянщины, Ленинградской области.
Получив приказ, комбриг 3-й бригады Герман начал усиленно готовить бригаду к предстоящей операции. Разведчикам он поставил задачу выявить характер и направление воинских перевозок, охрану железнодорожных объектов на участках Псков — Остров, Псков — Порхов.
После разговора с комбригом Худяков и Тебеньков вернулись в полк.
— Николай, завтра готовь связную в Остров. Должен пакет быть, — напомнил своему заместителю по разведке Худяков.
— Знаю. Кого только послать? — хмурясь, ответил Тебеньков. — Одна Афанасьева на месте. Да и она лишь вчера вернулась.
Но иного выхода не было. Тебеньков приказал позвать Афанасьеву.
Через несколько минут Женя пришла.
— Николай Ильич, вызывали? — Она остановилась на пороге.
— Проходи… Ужинать будешь? — Он пододвинул к ней миску творога, достал из вещмешка бутылку прозрачного, как янтарь, меда. — Ешь!
Повторять приглашение Женя не заставила. Ела она с аппетитом. Алюминиевая ложка непрерывно постукивала о край миски. Николай Ильич усмехнулся и невольно подумал: «Как грачонок клюет».
— Спасибо, дядя Коля. — Женя облизала ложку, глаза ее блестели от удовольствия. — Давно мед не пробовала.
Тебеньков смахнул крошки, убрал миску и развернул карту:
— Завтра в путь… Запоминай маршрут.
Карандаш Тебенькова медленно полз по карте, повторяя извилины дороги. Названия деревень Женя выписывала на бумажку.
— Не доходя до города, на большаке встретишь парня с велосипедом. Спросишь его: «Вы не знаете, кому нужна швея?» Он ответит: «На окраине в четвертом доме» — и передаст письмо. Поняла?
— Все сделаю, дядя Коля. Не беспокойтесь…
— А это твой документ… — Тебеньков положил на стол желтый паспорт с фашистской свастикой.
Сделан документ был мастерски, по всем правилам. Отныне Женя становилась дочерью старосты, расстрелянного партизанами.
В ту ночь она долго лежала на сеновале. Глаза ее были открыты. Женя искала счастливую звездочку, а мысли были заняты предстоящим заданием. Она старалась представить будущую дорогу, шептала названия деревень…
Утром Афанасьева отправилась в путь.
По давнишнему молчаливому уговору Нина проводила подружку до околицы. На прощание она сунула ей несколько кусочков сахара.
Женя, что-то напевая, зашагала по тропинке. Вскоре скрылись из виду Большие Павы. Начался лес. Вековые сосны верхушками подпирали голубое небо. Было тихо и сумеречно. Мягкая, мшистая трава приятно холодила ноги. Изредка Женя нагибалась, чтобы сорвать серебристо-синие крупные ягоды голубики.
К вечеру Афанасьева пришла в Гостёны. На краю деревни знакомый дом. Женя осмотрелась, стукнула три раза в окошко. Показалось лицо молодой женщины:
— Заходи.
Женя вошла в чистенькую, опрятную светелку, поздоровалась, спросила:
— Аня, мне можно у вас переночевать?
— Конечно. Фашисты из деревни ушли еще вчера.
Аня была агентурной разведчицей. Через нее партизаны знали все, что делается в округе. А ее дом, почти у самого леса, был удобен для явок.
Женя и Аня недолго поговорили и после ужина улеглись спать. А с первыми лучами солнца Афанасьева продолжала свой путь.
Деревни, которые она проходила, были похожи друг на друга. На обветшалых крышах висели клочья почерневшей соломы. Плетни местами повалились, и редкие прутья торчали, как ребра скелета. Не выскакивали из подворотен с заливистым лаем собаки. Обобранные, ощипанные псковские деревушки казались вымершими.
К полудню она вышла к большому селу. На пригорке стоял кирпичный дом с заколоченными окнами. «Наверное, школа», — подумала Женя.
Возле дома копошилась женщина. В черном платке почти до самых бровей, сгорбленная, она выглядела старухой. Женя подошла к ней:
— Тетенька, как мне на большак выйти?
Женщина разогнула спину, охнула:
— На большак, говоришь. А ты отколь будешь?
— Из Плащац…
Женщина промолчала. Но глаза ее смотрели недоверчиво. И Женя почему-то смутилась от этого взгляда.
— А вот иди-ка лучше через гороховое поле. На случай какой и горох укроет.
— Спасибо!
Женя подняла на плечо котомку.
— Подожди-ка.
Женщина вошла в дом и сразу же вышла. В руках у нее были ломоть хлеба и кусок мяса.
— Возьми…
Женя поблагодарила и направилась из деревни. Из крайней огромной избы доносились пьяные голоса. Афанасьева ускорила шаг. За околицей свернула на гороховое поле.
Не успела пройти и десятка шагов, как услышала топот и крики:
— Стой! Стой! Стрелять буду!
Женя подумала: «Наверное, полицай». Бежать бесполезно. Пустит пулю в спину. Решила идти спокойно, будто не принимает крики на свой счет.
— Стой, тебе говорят! — Ее с силой дернули за ворот. Перед ней стоял здоровенный полицейский.
— Почему не останавливаешься? Приказу не слышишь?
— Пусти. И не дерись. Веди к своему начальнику! — стараясь показаться обиженной и рассерженной, отвечала Афанасьева.
Пререкаясь, они дошли до избы.
— Шпиёнку привел. — Полицай сильно толкнул Женю на середину избы. Его захмелевшие друзья загоготали.
— Куда идешь? — спросил рыжий, с лицом сиреневого оттенка.
— В Остров. На работу.
— Пачпорт есть?
Женя развязала котомку, достала завязанный в платок паспорт.
Полицай долго его рассматривал, словно обнюхивал.
— А чего ж печатка Сошихинская? Там вроде бы давно и комендатуры нет.
Женя вздрогнула. «Засыпалась», — мелькнула мысль. Но сейчас же взяла себя в руки и возмущенным голосом сказала:
— По-вашему, может, и в Острове немецкой власти нет?! Может быть, я зря иду к господину бургомистру?!
Полицай замолчал и, обращаясь к верзиле, сказал:
— Степан, тебе все равно в Остров топать. Проводи девку… Там разберутся.
Верзила выругался. Допил оставшиеся полстакана самогона, свернул козью ножку и рванул Женю за руку:
— Пошли!
В соседней деревне их встретила компания загулявших полицейских. Они, как видно, обрадовались встрече.
— Здорово, Степка! Куда ты прешь девку?