Сандра Браун
Розы от киллера
Пролог
Домашний телефон доктора Ли Хоуэлла зазвонил в семь минут третьего ночи. – Кто это? Ты же сегодня не на вызовах, – пробормотала в подушку его жена.
Они легли спать всего час назад. Гости разошлись около двенадцати. Пока все прибрали, пока зашли в спальню к спящему сыну, чтобы поцеловать его, прошел еще час.
Раздеваясь, они поздравили друг друга. Вечер удался. Стейки, правда, были чуть-чуть жестковаты, но никто и не заметил. Зато новый электроприбор против комаров, который гудел весь вечер, свел нашествие назойливых насекомых до минимума.
Потом супруги пришли к выводу, что, пожалуй, слишком устали, чтобы даже думать о сексе, поцеловались, пожелав друг другу спокойной ночи, повернулись каждый в свою сторону и заснули.
Хотя доктор спал всего час, сон его был глубоким и без сновидений. Немало тому посодействовали несколько выпитых на вечеринке «Маргарит». Но стоило зазвонить телефону, он мгновенно проснулся и потянулся за трубкой. Сказывалась многолетняя тренировка.
– Прости, милая. Наверное, какому-нибудь пациенту стало хуже.
Мирна, так звали жену доктора, Что-то проворчала и снова уткнулась в подушку. Репутация мужа как великолепного хирурга основывалась не только на его мастерстве в операционной. Он принимал близко к сердцу дела своих пациентов и заботился о них до, во время и после операции.
В принципе ему редко звонили по ночам, если он не дежурил, но и ничего необычного в таком звонке не было. Это неудобство являлось малой ценой, которую миссис Хоуэлл с радостью платила за счастье быть замужем за любимым человеком, обладающим большим авторитетом в своей области.
– Алло?
Он несколько секунд слушал, потом откинул одеяло и опустил ноги на пол.
– Сколько? – Затем: – Господи! Ладно, я уже еду. – Он положил трубку и встал с кровати.
– Что случилось?
– Мне надо идти. – Он не стал зажигать лампу и на ощупь двинулся к креслу, куда сбросил одежду. – Вызывают всех.
Мирна приподнялась на локте.
– Что случилось?
Поскольку окружная больница «Тэррант» обслуживала большой деловой район, туда часто привозили жертв крупных катастроф. Персонал был достаточно квалифицирован, чтобы оказать помощь в самых тяжелых случаях. Сегодняшний вызов был вполне обычным.
– Авария на главном шоссе. Несколько машин столкнулись. – Хоуэлл сунул голые ноги в поношенные старые ботинки, которые обожал, а его жена презирала. Он уже носил их, когда они познакомились, и отказывался сменить на новые, утверждая, что теперь кожа легла как раз по его ноге и ему в них удобно. – Что-то ужасное. Цистерна перевернулась и загорелась, – добавил он, натягивая через голову рубашку. – Десятки жертв, и большинство направили к нам.
Он надел часы, прикрепил пейджер к поясу брюк и наклонился, чтобы поцеловать жену, ткнувшись губами ей в щеку.
– Если я к завтраку не освобожусь, позвоню. Буду держать тебя в курсе. Спи дальше.
Она поудобнее устроилась на подушке и пробормотала:
– Будь осторожен.
– Обязательно.
Он еще не спустился вниз, как она снова уснула.
Малком Лати закончил читать третью главу нового фантастического боевика. Речь шла о вирусе, который через несколько часов после попадания в организм человека превращал его внутренности в черное желе.
Он читал про беспечную, но уже обреченную парижскую проститутку и ковырял прыщ на щеке, несмотря на то что мать строго-настрого запретила ему это делать.
– Будет только хуже, Малком. Пока ты не начал его ковырять, он был практически незаметен.
Да, как же! Просто новая вершина на бугристом, красном горном плато, каким было его лицо. Эти прыщи, оставляющие мерзкие шрамы, начали у него появляться, когда он был еще подростком, и с тех пор мучают его вот уже пятнадцать лет, несмотря на все попытки от них избавиться. Не помогают ни мази, ни таблетки, ни разрекламированные патентованные средства.
Его мать утверждала, что всему виной неправильное питание, отсутствие гигиенических навыков и сон не вовремя. Она даже неоднократно намекала, что причиной может быть онанизм. Какой бы гипотезы она ни придерживалась, основополагающим утверждением было – ты сам виноват.
Озадаченный дерматолог, который бодро, но без успеха лечил его, выдвигал другую теорию, объясняющую, почему топография физиономии Малкома сродни маске, надеваемой на Хеллоуин. Короче говоря: никто ничего не знал.
Как будто такого проклятия, как прыщи, было недостаточно, господь наградил его еще одной бедой. Малком был худ, как щепка. Супермодели, получавшие деньги за то, чтобы выглядеть недокормленными, позавидовали бы его обмену веществ, который упорно презирал калории.
И это еще не все. Огромная шапка вьющихся волос морковного цвета по плотности напоминала сталь и мешала ему жить задолго до появления прыщей.
Странная внешность Малкома и вызванная этим обстоятельством застенчивость привели к тому, что он отчаянно страдал комплексом неполноценности.
Только не на работе. Трудился он ночами. И в одиночестве. Только темнота и одиночество стали его друзьями. В темноте не так были заметны дикий цвет его волос и прыщи. А одиночество являлось непременным условием его работы охранника.
Мать не одобряла его выбора. Постоянно нудила, требуя, чтобы он поискал другую работу.
– Ты там все время один, – твердила она, удрученно качая головой. – Если работаешь один, то где ты можешь с кем-нибудь познакомиться?
Вот-вот, мамочка. В этом-то все и дело. Так Малком реагировал на ее упреки, правда, про себя. Вслух он ничего произнести не решался.
Работа в ночную смену означала, что ему реже приходилось вести разговоры с людьми, изо всех сил старающимися не смотреть на его лицо. Опять же он мог спать большую часть дня и не сверкать своими волосами на улице. Он ненавидел те две ночи в неделю, когда не работал и вынужден был выслушивать причитания матери насчет того, что он сам себе худший враг. Она твердила с упорством, достойным лучшего применения, что, если бы он больше общался с людьми, у него появились бы друзья.
– Ты интересный человек, сынок, – говорила она. – Почему ты никуда не ходишь, как другие молодые люди? Будь ты пообщительнее, ты бы даже мог познакомиться с милой молодой девушкой.
Держи карман шире.
Мать ругала его за любовь к научной фантастике, а она сама была фантазеркой почище всех этих писак.
В больнице Малком охранял стоянку, где оставляли свои машины врачи. Другие охранники не любили здесь работать, но ему нравилось. Ночью мало что происходило, вплоть до утра, когда постепенно начинали собираться доктора. Но он сменялся в семь, и к этому времени даже не все успевали подъехать.
Но сегодня, в пятницу, на стоянке было больше машин, чем обычно. Как правило, в конце недели число пациентов в приемном отделении увеличивалось, так что врачи приезжали и уезжали в любое время. Всего несколько минут назад подъехал доктор Хоуэлл, подняв шлагбаум с помощью своего собственного пульта дистанционного управления, который он прикреплял к солнцезащитному козырьку в машине.
Доктор Хоуэлл никогда не смотрел мимо Малкома, как будто его не существует в природе, и даже иногда махал рукой, проезжая мимо будки. Хоуэлл не выходил из себя, если шлагбаум не слушался пульта и приходилось ждать, пока Малком поднимет шлагбаум сам. Этот Хоуэлл казался славным парнем, не зазнайкой. Не такой, как некоторые богатые засранцы, которые нервно постукивали пальцами по обтянутому кожей рулевому колесу, нетерпеливо ожидая поднятия шлагбаума, и врывались на стоянку с такой скоростью, будто ими выстрелили из пушки.
Малком прочитал первую страницу четвертой главы. Как и можно было ожидать, парижскую блондинку прихватило в самый разгар полового акта. Она умерла в жуткой агонии, заблевав все вокруг. Но Малком больше жалел ее незадачливого клиента, попавшего, как кур в ощип.
Он положил раскрытую книгу на стол, выпрямился, потянулся и попытался поудобнее устроиться на стуле. Мимоходом он увидел свое отражение в стекле будки.