Светлане стало ясно, что Динеш, сговорившись с советскими дипломатами, старается помешать ее встрече с Индирой Ганди и отправляет ее в Дели, чтобы она не побывала на торжественном приеме в честь премьера.
— Не поеду. Я хочу быть на ужине с Индирой. Виза у меня действует еще несколько недель, посольство ее продлило, и я не собираюсь уезжать, пока виза не закончится.
Динеш вздохнул и махнул рукой, понимая, что спорить со Светланой бесполезно.
На площадь в облаке пыли въехал черный лимузин. Из него выпорхнула подвижная женщина в темном клетчатом сари; приветственно кивая налево и направо, она, со сложенными руками, повторяя «намасте, намасте», сразу поспешила к кучке местной знати во главе с Динешем. Замысловатые складки сари не скрывали ее упругую походку и мягкость жестов. Она двигается, как лиса или как змея, подумала Светлана. Но вот Индира остановилась возле нее. Она была на девять лет старше; седая прядь на правом виске, уложенная веерообразно, подобно серебряному украшению, словно бы бросала лучи на черные волосы и смуглое лицо. Премьер-министр окинула взглядом ее белое сари индийской вдовы.
Потом в гостиной начался торжественный прием. Индира спросила Светлану, как ей нравится в Калаканкаре. Светлана посмотрела ей прямо в глаза и сказала решительно:
— Я хотела бы остаться здесь надолго, но мне не позволяют.
Такой ответ, особенно из уст дочери политика, показался Индире несколько наивным.
— И почему же вам не позволяют остаться здесь?
Вопрос Индиры озадачил Светлану. Вдобавок она поняла, что Динеш не говорил Индире о желании дочери Сталина поселиться в Индии. Тут вмешалась Пракашвати, которая что-то тихо сказала Индире. Светланиного знания хинди хватило, чтобы понять, что Пракашвати объясняет Индире ее ситуацию и робко просит о помощи. Индира вполголоса беседовала с обеими женщинами, а рядом в нетерпении ожидали своей очереди раджи и другие представители высших каст, съехавшиеся в Калаканкар из разных частей страны, чтобы поговорить с премьером.
Наггу пригласила всех на ужин, и Светланина аудиенция окончилась. Наггу увела Индиру с избранными гостями — раджами, рани и их высокопоставленными друзьями — в маленький салон, а прочие гости остались ужинать в большой столовой, украшенной фресками со сценами из жизни Кришны.
Светлана сидела за общим столом рядом с Даду, которую тоже не позвали в салон, хотя та и была членом семьи. Светлана улыбнулась, подумав о том, что Динешу все-таки не удалось помешать ее встрече с Индирой.
Утром Пракашвати привела Светлану на завтрак с премьером. На террасе дворца, залитой золотыми лучами утреннего солнца, в беседке между колоннами белого мрамора Динеш и Индира сидели за резным деревянным столом и пили свежевыжатый апельсиновый сок. Впервые за время, проведенное Светланой в Индии, Динеш взглянул на нее с нескрываемой враждебностью.
Индира, сделав последний глоток, собралась уходить: ее ждал следующий этап избирательной кампании. Все принялись прощаться, сложив ладони и повторяя вежливое «намасте», а Индира вдруг импульсивно обернулась, протянула Светлане обе руки и с чувством сказала на своем британском английском с легким индийским акцентом:
— Желаю вам счастья, большого счастья, моя дорогая!
Растроганная Светлана ответила не менее эмоционально:
— А я желаю его вам!
Индира попрощалась с ней долгой улыбкой и исчезла…
III. Дели (1967)
Два месяца и десять дней провела Светлана в Калаканкаре. Когда наступил час прощания, перед домом собралась добрая половина деревни. Светлана готова была поблагодарить не только Пракашвати, Суреша, Даду, но и каждого крестьянина, пришедшего проводить ее. Она хотела бы обнять всех по очереди, прижать к себе, поцеловать, показать, как близки, как дороги они ее сердцу: настоящая семья, о которой она мечтала всю свою жизнь. Но ни к кому из них нельзя было приблизиться, распахнув объятия; все стояли со сложенными руками: «Намасте, Швета»! И от нее ждали, что, подойдя к каждому, она сожмет ладони и вложит все свои чувства в одно слово — «намасте».
«Намасте, Пракашвати, Суреш, Даду, вы и есть моя семья, вы те, кто мне дорог! Намасте, река Ганг! Намасте, в твоих водах покоится теперь прах моего Браджеша!»