Хотя мы и живем теперь в Англии, мы по-прежнему чувствуем себя американками. После того как я удрала из Аризоны, мне долго казалось, что Уэс станет преследовать меня и требовать отдать ему Олю: ведь он всегда хотел, чтобы наша дочь превратилась в очередного тихого и покорного члена коммуны. Но, по-моему, он уже свыкся с мыслью, что остался без дочери; наша девочка никогда его особо не интересовала. А миссис Райт только рада была избавиться от паршивой овцы, тем более что деньги мои она заполучила. Деньги, Марина!.. С тех пор как я покинула Аризону, развелась с Уэсом Питерсом и порвала все связи с Ольгиванной Райт, одним словом — с тех пор как я вернула себе самостоятельность, мне вечно не хватает денег. А ведь ты знаешь, что я не расточительна. Я долго не могла опомниться после пережитого мною в Аризоне. Я разочаровалась и впала в такую депрессию, что мне пришлось лечиться. Ведь я лишилась двух третей своего бывшего состояния.
Из Англии я иногда звоню Иосифу в Москву. Катя живет на Камчатке и работает в НИИ, где изучают вулканы. Мне пока не удалось завязать с ней контакт. Это меня страшно расстраивает, она так меня любила, больше, чем кто-либо другой. Как теперь любит Оля. А Иосиф, мой Ося, плакал перед Рождеством в телефонную трубку: «Мама, мамочка, неужели я никогда тебя больше не увижу?» Пару месяцев спустя я узнала, что он попал в больницу.
Из-за всего этого я решила вернуться в Россию. Хочу побыть с Иосифом, который развелся… Елена, его бывшая, забрала их сына. Я с удовольствием познакомлюсь с его новой женой, попробую сблизиться с Катей, встретиться с ней. Я мечтаю вернуться в старые места, в свою квартиру, где была так счастлива с детьми и с Браджешем, съездить на дачу в Зубалово, где в детстве бегала с букетиком одуванчиков, а мама подхватывала меня на руки.
В Лондоне я зашла в советское посольство и подала заявление с просьбой пустить меня в Москву. Ситуация следующая: единственная для меня возможность увидеть детей — это восстановить советский паспорт, потому что по советским законам гражданства я не лишилась. Это, однако, означает, что мое и Олино американское гражданство силу утратит. Но я решилась ехать, Марина. Я согласилась на все условия советской стороны и спустя несколько дней получила абсолютно новый советский паспорт.
Мне оставалось только сообщить об этом Оле. Ничего хорошего я не ждала — и оказалась права: Ольга устроила жуткий скандал. Всю ночь она кричала, что в Россию не поедет, что я могу ехать туда одна, а она вернется в Кембридж к своим друзьям. Как же жестоко было с моей стороны, Марина, вырывать ее из привычной среды. Она мне даже сказала: «У тебя есть я. Зачем тебе еще и другие дети? Зачем тебе не только Америка и Англия, но еще и Россия? Ты же сама всегда твердила, что человек не может иметь все, что он должен сделать выбор!»
Мы ссорились двадцать четыре часа, и ни одна из нас не хотела уступать; целые сутки мы не ели и не спали. А потом, совершенно измучившись, Ольга согласилась: «Хорошо, мама, я поеду с тобой в Россию, познакомлюсь с братом и сестрой, увижу места твоего детства. Но — не больше, чем на год. Через год я вернусь в Кембридж и окончу школу».
Я обещала ей это, хотя понятия не имею, что будет через год с нашими паспортами и визами и разрешат ли мне Советы уехать обратно. Вряд ли у меня получится опять эмигрировать через Индию…
Завтра, Марина, мы улетаем. Не знаю, по-прежнему ли я хочу этого. Скорее, отношусь к этой поездке как к своему долгу. Долгу быть рядом с сыном, который плакал в телефонную трубку. Я стану подробно писать тебе обо всем. Как-то мне теперь боязно…
Твоя Света.
P. S. Марина, я не была с тобой до конца откровенна. Сейчас я кое в чем исповедуюсь (ты же знаешь, что я перешла в католичество и не имею права лгать). Я сказала Ольге, что на нее рассердилась ее тетя Мардж, единственный человек, который в Америке ее по-настоящему любит, и что тетя, мол, не желает больше ее видеть. А Мардж я отправила злое письмо, напечатанное на машинке, под которым стояла поддельная подпись Оли. Цель моя состояла в том, чтобы они обе рассорились и Ольга решила, будто на всем свете у нее есть только я. Как же я хочу, чтобы упрямая Ольга во всем меня слушалась. Мне нужен полный над ней контроль. Ну вот, Марина, после исповеди мне полегчало. Надеюсь, Бог меня простит.