– Три, два, один…
Ещё несколько секунд он ощущает агонию во всем теле. Агонию, которая замещает сквозное отверстие в душе, достает из него пулю гештальта, помогает простить себя на короткий миг, когда ничто, кроме боли, не имеет значения.
Она берет в руки клинки и быстро, так, как можно научиться только долгими тренировками, разрезает веревку в нескольких местах. Напряжение перекатывается к зажимам – она снимает их одновременно, так же легко, как секундами раньше узлы шибари. Боль уходит из него, оставляя после себя воспоминание о пустоте и прощении.
Они сидят на кухне, и он смотрит за тем, как она не спеша ест приготовленный им ужин. Вино остается нетронутым – он купил эту бутылку в день первой встречи, а она сказала, что выпьет только в конце.
В конце.
Каждый раз на кухне к его горлу подступал комок, стоило ей взять в руки бутылку. Она вертела стекло, обдумывая что-то, но всегда ставила вино на место. Она считала, что им еще есть над чем работать. Он надеялся, что сможет пережить купленный алкоголь.
Прощание. В его взгляде тот же вопрос: «Уже?». На этот раз она кивает.
Дверь закрывается.
Он ставит бутылку на место, дрожащими руками закрывая бар на замок.
ЧОКНУТАЯ!
Чокнутая – так ее называли друзья. Наполовину в шутку, наполовину всерьез. Кэрри была с чудинкой – могла разозлиться от пустяшного розыгрыша, но почти всегда в компании вела себя достойно и рассудительно. Не пила много, не кокетничала с двумя разом, не лезла в бессмысленные споры и давала списывать. Идеальная студентка.
Кэрри к третьему курсу успела нахвататься таких знаний по истории Западной Европы, что только самые отпетые зубрилы не ходили к ней за помощью. Ну, еще гордецы – с этих что взять? Лучше удавятся, чем пойдут к Чокнутой за советом.
На вечеринках Кэрри держалась особняком, но всегда разговаривала подолгу, если к ней подсаживались достойные слушатели. Могла рассуждать об оккультизме, цитировала «Молот ведьм», даже на коленке вырисовывала древние руны. Учеба была ей в радость, и хоть никто не воспринимал Кэрри слишком серьезно, многим было забавно прикоснуться к редкому фанатизму. Что обычно услышишь от девушки? Косметика, тряпки, киношки… Кэрри, напротив, рассказывала про кресты, распятья, пентаграммы и черные свечи. Готичненько? Пожалуй, но с налетом подлинной интеллектуальности – то, что нужно под дешевый виски из супермаркета.
Вместе с Кэрри всегда ходили Безумный Макс (прыщавый дылда в огромных очках с толстыми линзами) и Никки. Два отражения Чокнутой, в которых она, как в перевернутом зеркале, могла бы найти себя, будь у нее желание приглядеться к друзьям. Макс занимался литературой Шотландии семнадцатого века и никому не был интересен со своими очками, а Никки… Ну, Никки была шлюхой. Не профессиональной, конечно, зато в плане хобби лидировала в общем зачете на своем курсе. От нее Кэрри переняла некоторую манерность и картинные ужимки. И вот, вооружившись прилежанием и харизмой пролетариата, она рассказывала всем желающим про Палестину, про истинный смысл крестовых походов, про Третий Рим, про шабаши ведьм, про демонов. И все они, все, кто встречался с Чокнутой, чувствовали себя частью детской лагерной страшилки. Хихикали в ладошку и отмахивались после третьей рюмки, когда из шутки лепет Кэрри превращался в зловещую легенду.
Пригласить Кэрри на вечеринку по случаю Хеллоуина предложил Майкл. Он всегда предлагал какой-нибудь бред, и его всегда слушали. Майкл был заводилой, душой компании и, к тому же, владельцем коттеджа, на территории которого проходили самые масштабные попойки факультета. Если бы не коттедж, черт знает, кто решился бы слушать Майкла, но никому не хотелось спорить с хозяином, и Кэрри пригласили. И за ней, конечно же, увязались Безумный Макс и Никки.
Собираясь на праздник, Кэрри нацепила мамино платье. Для нее в этом было что-то зловещее и символичное, хотя Макс считал тряпки слишком ветхими, а вонь от них – слишком мерзкой. Кэрри завязывала бант над ворохом локонов, стараясь превратить старенький дешевый атлас в драгоценное украшение. Черная потрепанная вуаль, алые ленты, глубокий вырез на груди и открытая спина – здравствуйте, кокетки восьмидесятых! Кэрри улыбалась своему отражению, игнорируя нервные ужимки Макса на заднем плане.
– По-моему, шикарно, – заявила она. Макс проглотил слюну и вышел. Чокнутая расхохоталась – зловеще, с придыханием, а потом перешла на визг. Вот он, прекрасный образ для Дня всех Святых.
Никки была соблазнительной медсестрой, а Макс нацепил какой-то фрак и прилепил к зубам накладные клыки. Клыки выпадали, фрак был ему велик, и Кэрри пошутила, что не хватает цилиндра и джиги-дрыги, но Макс не изучал литературу Англии, он так сосредоточился на своей Шотландии, что даже не понял шутки.