Праздник был шумным, обескураживающе банальным и переполненным алкоголем. Как всегда у Майкла. Кэрри стояла в сторонке, ожидая слушателей, готовая выдать им новые сведения о замечаниях к «Молоту ведьм», написанных дельным инквизитором. В самый раз для такого праздника.
– Вы – мрачная вдова? – зловеще прошелестел над ухом Кэрри фальшивый упырь.
– Я – скучающая студентка, – ответствовала Кэрри, стараясь не скатиться до хохота раньше времени. Тут же подоспел Макс, он выскакивал, как черт из табакерки, стоило появиться возле Кэрри особе мужского пола.
– Не хочет ли скучающая студентка выпить адского зелья? – продолжил упырь, не обратив внимания на Макса, который, как всегда, стушевался и ушел восвояси.
– Дайте угадаю, – улыбнулась Кэрри, – Маргарита?
– Как можно! – ужаснулся упырь, помахивая стопкой водки. – Сорок градусов беззаботности, только и всего.
– Какой вы оригинал, – Кэрри хихикнула, – вам бы кол в сердце.
Упырь охотно поддержал разговор, и очень скоро они разговаривали о серебряных пулях, рассветах, закатах и поэзии Проклятых. Кэрри широко улыбалась, чувствуя себя необычно приятно в компании с незнакомцем, упырь живо интересовался ее познаниями в мифологии нежити, а Макс караулил неподалеку, убеждая самого себя, что при первых признаках «недоброго» вступится за подругу.
Вслед за первой рюмкой Кэрри опрокинула вторую, настал черед третьей и четвертой, так что спустя час она ощущала себя легкой и воздушной пылинкой в объятьях дружелюбного мира. Ничто, казалось, не могло разрушить ее счастья, но тут краем уха она услышала обращенную к Никки фразу:
– Шалава!
Услышала, хлопнула глазами и ощутила в животе комок давящей тяжести, рвущийся наружу. Понеслась в туалет, наклонилась над грязным унитазом и на краткий момент перестала воспринимать реальность. Ругательство отдавалось в голове громом церковных колоколов, пением петуха на рассвете.
Шалава.
Кэрри корчилась на грязном полу, измазав полы платья и рукава уличной грязью и жидкостью еще более вонючей. Ей было противно, отвратительно и мерзко от самой себя, от кабинки в недрах коттеджа, от Хэллоуина, некстати подвалившего «упыря» и воспоминаний, которые нахлынули так внезапно.
Шалава.
В детстве она слышала это слово частенько. Мать ходила по рукам, переползая от одной интрижки к другой, нередко за какие-то сутки. Соседи, знакомые и даже новые ухажеры называли ее «Шалавой» в глаза, с большой буквы. Вместо имени. И, возможно, если бы Кэрри не помнила маму другим человеком, она тоже начала бы звать ее так.
Шалава.
Наконец, тошнота отступила. Кэрри поднялась на ноги и через коридоры потащилась к выходу из коттеджа. Содом и Гоморра – рай инквизитора. Лучше выбираться поскорей, пока не нагрянули копы или родители особенно респектабельных студентов.
В узком коридоре, заставленном старинными комодами и вазами из далеких стран она наткнулась на Макса. Макс шел вперед по памяти, без очков, которые сжимал в побелевших от усилия пальцах. Кэрри окликнула его, и он посмотрел на нее растерянно, со смесью надежды и страха.
– С тобой все хорошо? – тихо спросил он.
И Кэрри, охваченная внезапным порывом, ринулась к нему на шею, рыдая от пережитых воспоминаний. Ее хватка становилась все крепче, и вот уже она сжимала его изо всех сил, не позволяя кислороду поступать в легкие, а оттуда – в мозг. Макс хрипел, пытался вырваться, а Кэрри гладила его по голове, успокаивала и говорила, что с ней все в порядке. Наконец, он затих, образовав под собой вонючую лужицу, а Кэрри пошла дальше по коридору, тихо улыбаясь.
– Все хорошо, – шептала она. – Все хорошо.
***
Копы забрали всех. Майкл возмущался, звонил родителям, доказывал офицерам свою непричастность, но добился только ощутимой оплеухи и строгого выговора. Три десятка пьяных подростков и молодых людей вперемешку толкались на тесных скамейках, изнывая от жажды, неизвестности и желания поскорей оказаться в уборной. Желающих сослаться на плохое здоровье снабдили нехитрыми медикаментами, каждому разрешили сделать один звонок, и настало то самое время, когда неизвестность – самый страшный враг.
Кэрри рассматривала вырезанное на стене напротив слово: «Обдолбыши». Она пыталась понять, что означает это слово. Кого имел в виду неизвестный автор? Своих соседей по лавке? Копов? Общество в целом? Кэрри повторяла про себя по слогам: «Об-дол-бы-ши». Чудное, редкое словечко, такие не услышать абы где – это, можно сказать, философия целой культуры. Образ жизни огромного пласта людей.