– По-моему, я его любила, – Кэрри уронила голову на стол и беззвучно разрыдалась.
Шли заветные минуты встречи – Чокнутая продолжала тихонько сидеть на стуле, а Никки разглядывала хрупкую, изломанную фигурку. Кэрри казалась нелепой и угловатой в этом месте, в этой позе. Она выглядела неестественно и даже жутко, хотя ничего и не натворила – просто сидела себе на стуле, положив лоб на столешницу.
– Я еще зайду, – пообещала Никки.
Они не стали прощаться, и по дороге домой Никки думала о том, что тоже любила Макса. Наверное, не так, как Кэрри, а по-сестрински нежно. Только такую любовь она и считала настоящей. Все остальное – блажь, на время. Сегодня – один, завтра – другой. Макс всегда был рядом, и хоть с ним невозможно было говорить на нормальные человеческие темы, он поддерживал и не спешил судить, в отличие от всех остальных. Конечно, думала Никки, Кэрри не могла убить его. Конечно Чокнутая снова напустила тумана. Даже в дурке остается собой.
Ночью Никки снились кошмары – в них Кэрри убивала сначала Макса, а потом и ее саму. Проснувшись на мокрых от пота простынях, Никки долго разглядывала стены собственной комнаты, а потом села за лэптоп и стала искать тот самый «Молот ведьм», о котором столько твердила Кэрри.
В клинике по ночам больным, способным позаботиться о себе, оставляли лампы. Свет выключали, но Кэрри всегда могла включить лампу, чтобы немного почитать или просто посидеть у окна. Первые дни она просто разглядывала однообразный пейзаж. Кованную ограду, небольшой садик, подсобки. Из ее комнаты хорошо было видно закаты, и она пристрастилась сидеть на подоконнике. Дежурные не возражали – попыток суицида за Кэрри не наблюдалось, она вела себя очень вежливо и за исключением посиделок у окна ничего не требовала. Пускай сидит, раз хочется.
С высоты третьего этажа ей хорошо видно было неторопливую жизнь за пределами клиники. Приходили посетители, приезжал молочник, рабочие вывозили мусор – все шло неспешно, по давно заведенному распорядку. Здесь мало кто пользовался интернетом, почти никогда не раздавались звонки мобильных телефонов. Время замерло, похоронив воспоминания о двух страшных смертях. Кэрри старалась, по совету врача, не думать лишний раз о Максе, об офицере полиции, даже о своих знакомых.
Врачи отнеслись к ней с пониманием. Сирота, свидетель двух убийств – тут невольно почувствуешь жалость. Офицеры, которые провожали ее до клиники, описали убийства в красках, и весь персонал на несколько дней обсуждал детали. Кэрри чувствовала взгляды, слышала шепот за спиной, но это ей не мешало. Она погрузилась в пространство, где не существовало ничего, кроме нее самой, и, казалось, могла пребывать там вечно.
– Расскажите о своей матери, – попросил доктор Уикхем на одном из первых сеансов. Кэрри уже успела свыкнуться с распорядком клиники и чувствовала себя «как дома».
Рассказывать о матери можно было бесконечно, но она ограничилась самыми яркими эпизодами. Описала те годы, когда еще не ходила в школу. Вечно смеющаяся мать водила ее в цирк, устраивала пикники возле дома. У нее не было много свободного времени, например, чтобы ходить в городской парк, но все лишние минутки она отдавала дочери. Любила и заботилась, ни разу не накричала, никогда не угрожала побоями.
Когда Кэрри пошла в школу, все изменилось. Мать стала подолгу пропадать, и быстро лишилась работы. Они жили на пособие, перебрались из дома в захудалую квартирку на самой окраине. Кэрри стала заботиться о себе сама, подделывала записки, чтоб не звать маму в школу, просила соседку сходить к врачу, когда заболевала. Мать возвращалась домой пьяная, часто приводила мужчин, и Кэрри начала ожидать ее ухода сильней, чем ее возвращения.
– Опишите, что вы тогда чувствовали, – продолжал доктор, а Кэрри могла выдавить из себя только одно слово: «недоумение». Что еще чувствует человек, когда близкие люди вокруг меняются так быстро и так разительно?
Доктор Уикхем пообещал полиции, что добьется прогресса через пару месяцев, а до тех пор потребовал полного содействия. Никто не приходил к Кэрри для допросов, никто не напоминал ей, что она – главный свидетель и потенциальный обвиняемый сразу двух убийств, совершенных со смехотворной разницей во времени.
Сочиняя характеристику, доктор Уикхем отметил, что пациентка ведет себя очень тихо, следует распорядку клиники, не причиняет неудобств персоналу и охотно идет на контакт. Указал, что посещать Кэрри приходит ее подруга, Никки, добавил, что считает необходимым найти родных Кэрри и сообщить им о случившемся. По его квалифицированному мнению, для Кэрри будет лучше остаться в клинике на несколько лет, и необходимо, чтобы родственники занялись оформлением опеки.